Ю.К. Шафраник: «Незавершенные реформы не пускают в будущее» (журнал «Мировая энергетика», № 11, ноябрь 2005 г.)

Незавершенные реформы не пускают в будущее — укрепившийся олигархический капитал заставляет государство скатываться к примитивному прямому управлению в секторе
С начала 1990-х годов развитие нефтегазового сектора (НГС) можно поделить на три этапа. До 1995 г. закладывались законодательные основы его реформирования (включая действующий закон «О недрах»), создавались вертикально интегрированные нефтяные компании (ВИНК). В 1996-2000 гг. шел процесс приватизации госсобственности. С 2000 г. — по настоящее время все увеличивался разрыв между необходимыми изменениями в регулировании сектора и принимаемыми властью решениями.
В то же время энергетический мир становится все более многополярным (США, Индия, Китай — как потребители, картель ОПЕК, Россия и некоторые другие независимые производители нефти). Сколь долго Россия сможет сохранять свой «полюс»? По этому поводу накапливается все больше и больше пессимизма, несмотря на видимое благополучие.
Сейчас основой для развития отечественного НГС является Энергетическая стратегия (ЭС), но уже два года этот документ не соответствует реальным показателям ни по добыче углеводородов, ни по ее стоимости. И поэтому требует если не доработки, то, по крайней мере, дальнейшего развития. Например, себестоимость добычи на действующем газовом месторождении сегодня составляет 2 долл./тыс. м3 (на устье скважины), на соседнем, вводимом — 10 долл., на Ямале — будет не менее 30-35 долл. Последние цифры фундаментально переворачивают газовый блок в ЭС. Это касается и необходимости сжижения газа Ямала, и привлечения газа наших соседей из Средней Азии.

Опередила ли Россия СССР?
Ответ однозначный: нет, пока догоняем. Адекватно ли мы реагируем на те изменения которые происходят в мире. Не адекватно, если судить по высказываниям отдельных представителей крупнейших российских ВИНК. Один из них на энергетическом саммите Россия — США в Санкт-Петербурге в 2003 г. заявил, что главной проблемой для его компании является экспорт. Сравним данные по добыче и экспорту нефти в России в 1988-1990 гг. (570 и 110 млн т и мировую цену на нее -17 долл./барр.), и сегодняшние (460 и более 300 млн т, свыше 35 долл.): и экспорт, и доходы увеличились значительно.
Этот же руководитель сказал, что в России запасов нефти вполне достаточно, по крайней мере, у него. Весьма спорное заявление. Ведь ресурсы углеводородов постепенно убывают, и восполнить их удастся не за один год, потому что на ввод месторождения уходит не менее 5-7 лет. С 1990 по 2005 гг. была вынужденная пауза в освоении по-настоящему новых залежей, а не тех, которые вводились в разработку рядом с действующими. Уже уверенно можно говорить, что с 2006 г. добыча в лучшем случае будет стабилизирована. В газовой отрасли та же картина — новые запасы не подготовлены, месторождения не вводятся. Поэтому снижение добычи будет более жестким по сравнению с тем, что могла бы выдержать экономика России. То же и по прокачке газа. Последние 15 лет не делалось ничего серьезного для того, чтобы «газовые артерии» могли поддерживать прежние объемы транспортировки, не говоря уже об их увеличении. Это грозит ограничением добычи, в том числе и независимых производителей.
Во всем мире в нефтегазодобыче идет последовательное снижение издержек и затрат. И у нас, на первый взгляд, все здесь выглядит вполне достойно. Однако опытный руководитель без обиняков скажет, что наше снижение издержек на фоне последних лет в большей степени искусственно. В первую очередь это связано с тем, что до начала 1990-х была создана отличная база, опираясь на которую и удается выглядеть достаточно презентабельно. Это — не более чем иллюзия. Если вовремя не принять меры, проблема обернется бедой.

Чем наши компании отличаются от американских?
На том же саммите РФ — США аналитик инвестиционного банка Morgan Stanley так сформулировал ответ на этот вопрос: «Американские компании национально ориентированные, а российские, кроме государственных, — нет». Действительно, акционерный капитал западных компаний национален по своей структуре, их владельцами являются миллионы акционеров, пенсионные фонды с накоплениями на миллиарды и десятки миллиардов долларов.
Какую, например, долю в ВР имеет возглавляющий компанию Джон Браун? У него меньше десятой доли процента! А самые крупные владельцы (их 867) — это институциональные инвесторы, прежде всего пенсионные фонды. Самый большой пенсионный фонд имеет 3,5% акций ВР. Если Джон Браун примет непродуманное решение, представитель фонда на годовом собрании может предложить акционерам прекратить его полномочия. Предположим, что ВР завтра поменяет регистрацию и осядет в Москве, чьей она будет компанией — российской? Да нет, по капиталу она так и останется англо-американской. Ряд российских ВИНК трудно назвать национальными. Например, если собственник такой компании «пропишется» в Лондоне, то она автоматически станет английской, потому что акционерный капитал принадлежит лично ему. И тогда придется применить чрезвычайные меры, чтобы ресурсы этой компании остались в России.
Структуру собственности в ряде российских компаний можно назвать олигархической, личностной. Соответствуют ей и все действия менеджеров этих компаний. Олигархический капитал стремится извлечь максимальную прибыль и практически не вкладывает ресурсы в развитие. Он влияет на выгодное ему изменение законов, плодит коррупцию и т.д.
Наши компании по-разному используют недра. У «Башнефти», «Татнефти», «ЛУКОЙЛа», «Сургутнефтегаза», «Роснефти» — меньшая доля простаивающих скважин. У других — доля простаивающих скважин и дебит эксплуатируемых в 2-3 раза выше, что говорит о получении сверхдоходов и слабом регулировании и контроле государством эффективности использования недр.
Стоит отметить малую долю в объемах добычи неинтегрированных компаний. В начале 1990-х годов на базе госсобственности задумывалось создание крупных ВИНК («от скважины до бензоколонки»), что и было реализовано. Но я, будучи министром топлива и энергетики, считал, что 51% акций ВИНК надо оставить в госсобственности на длительное время. И лишь после того, как у властей созреет понимание, что делать в дальнейшем с ВИНК, находящимися под госконтролем, разбираться с каждой компанией по отдельности.
На базе достаточно революционного по тем временам закона «О недрах» и прямых инвестиций в новые месторождения задумывалось создать новую нефтяную «поросль», которая должна была бы работать в сугубо рыночной среде. Но что же получилось в итоге? К 2000 г. у нас возник жесткий монополизм. И прежний взлет малого и среднего бизнеса теперь сходит на нет (рис. 3). Сейчас его доля в добыче нефти составляет всего 5%.
Эта тенденция не отвечает ни политической задаче — созданию среднего класса, ни экономической — направить энергию больших компаний на международные энергетические рынки, на освоение новых ресурсов в других странах, иначе все разговоры об интеграции в мировое сообщество так и останутся разговорами. А малый и средний бизнес мог бы заполнять нишу, высвобождаемую ВИНК в России.

Инвестиций явно недостаточно
Несмотря на то, что суммарные инвестиции в нефтяной сектор росли в последние годы, — их явно недостаточно. По нашей оценке, в 2004 г. они достигли 175-205 млрд руб., а надо — как минимум 350-400 млрд руб.
Например, в начале 1980-х годов геологоразведка доказала наличие больших запасов углеводородов в Юрубчено-Тохомской зоне в Эвенкии. Согласно провозглашенной в 2000 г. программе ее освоения, в этом году должны были добыть 3 млн т, в 2008 г. — 8 млн т. Однако в 2000 г. извлекли 40 тыс. т, и в текущем году будет тот же объем. А ведь эту программу расписала компания, которая три года назад являлась самой капитализированной в России. Вполне правомерен вопрос: если она стоила 30 млрд долл., то кто ей мешал эмитировать своих акций на 3 млрд долл. и вложить эти средства в Юрубчено-Тохомскую зону? Или из доходов от нефти взять 3 млрд долл. и инвестировать?
Другой пример — менее капиталоемкий Уватский проект в Тюменской области. Он реализуется с 1993 г. и только сейчас немного продвинулся. Инфраструктура региона вполне подготовлена для освоения данного проекта, это не Ванкор на севере Красноярского края (к реализации последнего готовится «Роснефть». -Ред.), где нет ни централизованного энергоснабжения, ни проложенных трубопроводов.
Новые проекты могут получить межгосударственный статус (шельф, Каспий, Сахалин), федеральный (Ямал, Восточная Сибирь) или региональный (Уватский проект, левобережье Оби). Но готовы ли к инвестициям в них наши финансовые институты? Готовы ли они вкладывать в инфраструктуру и стимулировать разработку новых проектов? А правовые рамки и социальные аспекты, все ли здесь осмысленно и продуманно? Непаханое поле деятельности — поиск соинвесторов и доступ к передовым технологиям, взаимодействие с государством и компенсация больших рисков (при освоении той же Юрубчено-Тохомской зоны), учет интересов регионов.
И главный вывод: готовность к освоению таких проектов — минимальная.

Как перейти на инновационный путь?
Рациональная стратегия развития отечественного НГС должна сделать приоритетными инвестиции и инновации. Надо четко себе уяснить: именно через эти механизмы и возможно развитие. При этом инновации я предлагаю рассматривать не в аспекте внедрения чего-то нового (оборудования и технологий), а как комплекс государственных мер, позволяющих через НГС оживлять и поднимать смежные отрасли, переходить на наукоемкий путь развития. В сегодняшней модели развития ресурсы (нефть и газ) — российские, а капитал, технологии, сервис, кадры (в «ТНК-ВР» работает уже 3 тыс. специалистов из-за рубежа) — иностранные. Безусловно, это сырьевой путь развития. Но у нас есть технологии, оборудование, сервис, специалисты. Все это необходимо рационально совместить. Но не хватает средств, организации эффективной деятельности и профессионализма в принятии решений.
Уже сейчас НГС, хотя он и так достаточно технологичен, мог бы «поглотить» с пользой для дела любые сверхсовременные технологии. К сожалению, в машиностроительном секторе дела у нас весьма плохи. Если бы мне в 1989 г., когда я был гендиректором «Лангепаснефтегаза», будущей «дочки» «ЛУКОЙЛа», кто-то сказал, что китайские буровые станки скоро станут лучше продукции «Уралмаша», я бы поднял его на смех. Ведь тогда в Китае не было приличных станков, а «Уралмаш» таковые уже производил. Сейчас же от Узбекистана до Алжира компании заказывают буровые бригады с китайскими станками, а то и бригады с китайцами. Теперь китайские буровые станки стали конкурентнее уралмашевских и уж явно — дешевле, а российский нефтегазовый сервис переживает не лучшие времена.
Нефтегазовый сервис важен не сам по себе. Это серьезный ресурс для государства в деле улучшения ситуации в экономике. Это инструмент снижения затрат нефтяников, полигон для применения новых технологий и оборудования и механизм разрешения дилеммы — сырьевая страна Россия или нет. Через сервис возможно и необходимо направить финансовые ресурсы нефтегазового сектора на инвестиции в другие отрасли, чтобы Россия стала зарабатывать не только и не столько на нефтегазодобыче, а и на технологиях, и на оборудовании.

Что нужно делать?
Во-первых, именно укрепление олигархического капитала заставило власти перейти к упрощенной, фискальной системе взимания налогов. О развитии говорить уже не приходится, бессмысленно в чем-то обвинять как руководителей, так и собственников компаний. А все потому, что примитивные фискальные методы не способствуют снижению затрат и повышению эффективности работы. Монополизм, утвердившийся в секторе, работает в сторону завышения затрат. Это, конечно, парадокс.
В то же время гибкая система налогообложения, внедрение которой принесет массу выгод государству, возможна только при учете условий разработки каждого месторождения. Но без первоначальной регламентации, то есть без технического регулирования, налогообложение нового проекта оценить невозможно (рис. 5).
Во-вторых, до сих пор регулирование природопользования осуществлялось, исходя из идей 1992-1994 гг.: лицензионный принцип, совместное ведение федерального центра и регионов. Сейчас же мы скатываемся к замене конкурсов аукционами, к обороту прав на пользование недрами, уже отменен второй, региональный «ключ». Я считал и считаю, что законодательство должно меняться эволюционно. Кроме того, главное здесь не закон, а механизмы его исполнения. Мы уже шесть лет рассуждаем о новом законе «О недрах», но не создаем механизмов его реализации.
В Директорате нефти Норвегии я как-то попросил показать документ, в соответствии с которым выдаются лицензии. Оказывается, директорат вправе выдать лицензию одному юридическому лицу, но за последние пять лет он этого ни разу не сделал. Лицензии выдавались
консорциуму не менее чем из трех компаний. Почему? Потому что в триумвирате разработчиков месторождения одна становится оператором, а остальные две ее контролируют, по затратам.
Действительно, для эффективного природопользования в рамках ныне действующего закона главное — механизмы реализации тех или иных прав. И в двух российских регионах — Татарии и Тюменской области (с двумя автономными округами) — уже разработаны высокоэффективные механизмы природопользования.
Я — за государственное влияние в отрасли. Ведь бизнес всегда развивается, достигая собственных целей за счет других. Сейчас государство, вместо того чтобы влиять или регулировать, скатывается к примитивному прямому управлению собственностью в НГС.
К сожалению, в этом секторе сейчас ощущается недостаток координирующего и управляющего государственного влияния. И дело здесь не в людях, а в системе, в структуре управления, которую мы так выстроили. На рис. 6 обозначены предлагаемые нами меры по развитию НГС.

Кто передовик на постсоветском пространстве?
К сожалению, среди отечественных ВИНК нет таких, которые могли бы быть отнесены к транснациональным. Все они находятся в самом начале экспансии в мировую добычу углеводородов. Наиболее продвинутой и последовательной в стремлении стать транснациональной компанией является «ЛУКОЙЛ», которая планомерно наращивает зарубежные нефтегазовые активы.
Стоит задуматься вот еще над чем. В Казахстане, Узбекистане и Азербайджане инвестиций в НГС на тонну добычи и на душу населения больше, чем у нас. В 1991 г. Россия добыла 643 млрд м3 газа, в 2004 г. -634 млрд м3. А Казахстан добывал 8 млрд м3, а сейчас — 20. Узбекистан — соответственно 42 и 60 млрд м3. В тяжелейших условиях они наращивали добычу газа.
Россия в 1991 г. добыла 462 млн т нефти, в 2004 г. — 459 млн т. А Казахстан — 27 и 59 млн т соответственно, в ближайшие два-три года его добыча дойдет до 80 млн т. Азербайджан поднял свою добычу с 8 до 16 млн т.
В то же время выгода для наших компаний продвигаться не только на Запад, но и в СНГ очевидна. Набирает силу нефтегазовая промышленность Казахстана, Азербайджана, Туркмении и Узбекистана. Себестоимость добычи в этих странах значительно ниже, чем во многих районах России, и в ближайшие годы они могут стать главными конкурентами нашей страны на мировом рынке нефти и газа, особенно в Европе.
В этой ситуации самым разумным решением было бы, чтобы российские инвестиции пошли в нефтегазовую промышленность Казахстана, Азербайджана, Туркмении и Узбекистана. Доля российских нефтяных компаний в добыче нефти и газа в этих странах должна составлять до 30%. Это позволит не только перейти от конкуренции к партнерству на мировом рынке нефти и газа, но и решить геополитические задачи, стоящие перед Россией.

Шафраник Ю.К. Незавершенные реформы не пускают в будущее. — Журнал «Мировая энергетика», № 11, ноябрь 2005 г., стр. 28-32.