Профессиональным нефтяникам не нужно представлять нашего собеседника. Юрий Константинович Шафраник прошел в нефтегазовой отрасли путь от слесаря нефтепромысла до министра топлива и энергетики России. В его активе — работа в «Нижневартовскнефтегазе» и «Урьевнефти». С первых дней он возглавлял тот самый «Ланге-паснефтегаз», который дал начальную букву названию нефтяного гиганта «ЛУКОЙЛ». Но сам Ю.К. Шафраник в период, когда происходила приватизация предприятий отрасли, работал сначала главой администрации Тюменской области, затем — министром. И по этическим соображениям «не счел уместным участвовать в приватизации».
Теперь он возглавляет Совет Союза нефтегазопромышленников России, участвует в деятельности российских и международных организаций, ориентированных на содействие развитию нефтегазовой отрасли. В ряде коммерческих проектов выступает как организатор и эксперт. Мы решили задать ему несколько вопросов о дне нынешнем и перспективах развития отечественного топливно-энергетического комплекса. Беседу ведет Леонтий Букштейн, фотоочерк Сергея Ростегаева
Юрий Константинович, понятно, что вы патриот Западной Сибири. А где, кроме нее, искать резервы отечественных запасов углеводородного сырья?
Ю.Ш.: В соответствии с Энергетической стратегией России до 2020 года на ближайшие 25 лет альтернативы западносибирским нефти и газу нет. Там сосредоточено 52—55% всего объема энергетических ресурсов страны. Резервы отечественных запасов углеводородного сырья, безусловно, имеются на Сахалине, в Прикаспии, на Тимано-Печоре, неосновные все же находятся в Ямало-Ненецком автономном округе и на севере Красноярского края.
На севере Красноярского края, на стыке с Ямалом, уже сегодня просматривается с десяток проектов. Созданная в Тюменской области инфраструктура (города, дороги, трубопроводы, ЛЭП) в ближайшие несколько лет может работать и с учетом возросших потребностей Красноярского края, тем самым помогая снижать затраты на освоение огромного по территории региона и перспективных, но удаленных друг от друга иногда на тысячи километров месторождений. Запуск таких проектов в масштабе подобных регионов — это некая сверхзадача для государства.
И все же работа по поиску ресурсов, хотя и медленными темпами, но идет. А как в последние годы менялась отрасль с организационной точки зрения?
Ю.Ш.: Все последние 10—12 лет создавалась законодательная основа недропользования и работы ТЭКа в целом. Это во-первых. Во-вторых, проведены структурные изменения, созданы вертикально-интегрированные компании. Сейчас мы видим, что это было правильное решение и результат уже есть. Повысилась эффективность работы, вырос объем инвестиций, развивается конкуренция, как внутри страны, так и вне ее, поскольку отечественные компании выходят с проектами за пределы России.
И все это благодаря широкой приватизации?
Ю.Ш.: Вы знаете, я всегда отмежевываюсь от приватизации ТЭКа как от политического решения. Оно имеет свои плюсы и минусы, но для комплекса, созданного в Западной Сибири в 90-х годах, - больше минусов. По нашему замыслу, следовало удержать крупные компании в руках государства и тем самым сохранить энергетическую и экономическую стабильность нефтегазового комплекса. А все усилия направить на то, чтобы через свободное недропользование, рыночные отношения, предоставление льгот и соглашения о разделе продукции (СРП) привлечь на новые проекты новые деньги: западные, восточные, внутренние - любые. Тогда, наряду с созданным к 90-м годам комплексом, мы бы подготовили дополнительную инфраструктуру для среднего и малого бизнеса. А это уже частные инвестиции. Вот они - святое дело! Хоть на 25 лет освобождайте от налогов! Потому что это прирост, это развитие, это новые рабочие места.
Сделали так? Нет! Все «сели» на готовое, завоеванное, выстраданное поколениями нефтяников и газовиков. И прогнозы на будущее скорее отрицательные. Потому что наряду с правильно проведенными структурными изменениями и полученным эффектом мы видим такую картину: в 1995-1996 годах добыча независимых компаний составляла 13% общего объема, а сейчас - 7%. Приехали...
Куда приехали?
Ю.Ш.: Мало кто знает. Вот в вашем уважаемом издании знают про это?
В общих чертах да, но о деталях как-то не довелось узнать.
Ю.Ш.: Вот-вот, то-то и оно. В США, например, все вместе взятые крупные вертикально-интегрированные компании добывают на территории своей страны не более 43% общего объема углеводородного сырья. А 57% приходится на долю более чем 8 тыс. компаний.
Так у них же рынок давно...
Ю.Ш.: Мы тоже стремимся к рынку. Однако незавершенность структурных реформ ведет нас к жесткой монополизации отрасли.
Но вы же в годы формирования новых структур стояли «у руля» — работали и главой администрации Тюменской области, и министром топлива и энергетики РФ...
Ю.Ш.: Процесс реформирования нефтегазового комплекса России был четко продуман и спланирован. Предполагалось из существующей в нефтяной промышленности государственной собственности сформировать максимум шесть-семь мощных вертикально-интегрированных нефтяных компаний с контрольным пакетом акций, принадлежащим государству, способных не только обеспечить запросы российских потребителей, но и конкурировать с ведущими компаниями мира.
Государству требовалось сохранить контроль над нефтяными компаниями в первозданном виде как минимум до 2000 года, что позволило бы управлять ими на переходном этапе. Наряду с этим должны были появиться тысячи акционерных обществ, которые бы, привлекая частный капитал, при поддержке государства разрабатывали малые и средние месторождения. Энергию же крупных компаний следовало бы направить вовне, на внешние рынки, на зарубежные проекты. Именно по такому пути пошли в свое время американцы.
Однако наши нефтяные гиганты остались компаниями внутреннего рынка, поглощающими тех, кто оказался слабее их. Мы все силы направили не на главное, не на прямые инвестиционные процессы, а на деление и укрепление компаний. И делали это за счет внутренних, а не внешних приобретений. И что получилось? С прямыми инвестициями у нас - никак. Запустили в 1996 году проекты «Сахалин-1» и «Сахалин-2», консорциум Каспийского трубопровода и по-крупному - все! Точка! В 2002 году, по некоторым подсчетам, мы вложили прямых инвестиций только $8-10 млрд.
А надо?
Ю.Ш.: Минимум $35 млрд.
Почему так вышло?
Ю.Ш.: Не создали условий. Потому что наша инфраструктура, все более стремящаяся к жесткой монополии, не оставляет прямым инвестициям сколько-нибудь привлекательных ниш. И все чаще публично звучат речи руководителей - собственников компаний, выдержанные в таком духе: нам, мол, никто не нужен, мы сами все сделаем! Да нет вопросов! Кроме одного: если «сами все сделаем», то почему с 1996 года не начат ни один крупный проект с прямыми инвестиционными вложениями в миллиарды долларов? Мы же знаем, что в ТЭКе только прямые инвестиции дают оживление, прирост добычи и рабочие места.
Есть и еще один большой самообман. Мы не растем по уровню добычи - мы восстанавливаемся. В конце 80-х годов у нас в стране добывалось 570 млн т нефти. Сегодня мы вышли на 415 млн т или чуть больше. Хорошо? Отлично! Но это - восстановление с очень малыми эксплуатационными затратами, восстановление на созданных ранее мощностях, на разведанных и освоенных запасах, на построенных дорогах, трубопроводах, энергетике, городах. Применяя новые технологии, покупая отличное оборудование, нефтяники и газовики обеспечивают восстановление. Причем у всех хорошие показатели эффективности. Но ведь суть дела в том, что эта эффективность несколько, скажем так, дутая. Потому что все хорошо на старых месторождениях, но, как только пойдем на новые, сразу же в пять - восемь раз вырастут затраты.
Следующее - вопрос об активах. Как акционер нефтяной компании, вы всегда будете заинтересованы продать часть активов, лучше за рубеж, и получить свои деньги. Что касается меня лично (а у меня мышление все-таки государственника, и от этого не уйти), то я считаю, что на данном этапе прямая продажа нефтегазовых активов категорически не отвечает национальным интересам России. Сейчас уже ясно, что именно с залоговых аукционов, против проведения которых выступало Минтопэнерго РФ, возглавляемое мной, началась монополизация нефтяного рынка. Вдумайтесь: у нас в нефтегазовом секторе всего 140 компаний. А если убрать аффилированные, то останется порядка 50 таких, которые можно назвать независимыми. Сравните с 8 тыс. американских компаний и комментарии будут не нужны.
Так почему вы против прямой продажи активов?
Ю.Ш.: Потому что это тяжелый удар по прямым инвестициям. Я член советов директоров нескольких западных компаний, меня привлекают как специалиста: у меня хорошая западносибирская и татарская школа нефтяников. Работая в этих советах, я отмечаю, что они не враги никому, но в первую очередь друзья сами себе. И они будут принимать решения в соответствии с мировой конъюнктурой.
У нас же, чтобы пустить и прирастить одну тонну новых запасов нефти, нужно в десятки раз больше инвестиций, чем в других странах. Вот вам и ответ, почему инвестору гораздо выгоднее приобретать готовенькие активы, чем нести такие расходы по освоению новых месторождений. Пусть, мол, в России сами бьются со своими гигантскими пространствами, морозами, бездорожьем...
А кто-то с Запада просился в глухомань осваивать целину?
Ю.Ш.: Вы слышали об этом? Я нет. В то же время, если отдать какому-либо нефтяному гиганту целую нефтегазоносную провинцию и на 25 лет защитить от законодательных «новаций», уверен - будет польза и ему, и стране. Ему - прибыль, стране тоже кое-что плюс освоенные районы прежде безлюдных мест.
Есть же в мире и другие примеры?
Ю.Ш.: Конечно, есть. Норвегия еще 35 лет назад фактически не имела нефтегазового сектора экономики. Но сегодня она добывает 33 т нефти в год на человека, а мы - 2,7 т. Значит, не так-то мы и богаты, как сами о себе говорим. Норвежцы являются держателями прогрессивных технологий добычи, прославились как строители лучших в мире морских платформ, производят массу оборудования. И в то же время у них нет олигархов, там неприлично быть очень уж «крутым», демонстрирующим свое богатство.
Пора нам прекратить гордиться тем, что сделано в прошлом. Я знаю людей, которые по десять лет занимаются добычей на новых небольших месторождениях. Приходит такой человек к нам в Совет Союза нефтегазопромышленни-ков и просит: помогите продать бизнес, сил нет больше! А ведь он ни гроша у государства не взял, ничего не приватизировал, все делал собственным трудом. Отчего же так? И это при исключительно высоких ценах на нефть!
Какие задачи вы считаете для нефтяников первоочередными?
Ю.Ш.: Во-первых, следует энергичнее выходить на ресурсы стран СНГ. Не нужно забывать, что мы не одиноки и конкуренты не дремлют. Во-вторых, требуется смелее осваивать рынок Западной Европы. Нам необходимо покупать там нефтеперерабатывающие и нефтехимические заводы, сбытовые компании. Европейцам это выгодно, они демонополизируют свою экономику. В-третьих, надо, чтобы в нашем нефтегазовом комплексе работали тысячи средних и малых компаний, а расширение и укрепление крупных должно происходить вовне России, за счет участия в зарубежных проектах, экспансии на новые рынки.
К каким инвестициям в отечественный ТЭК вы призываете?
Ю.Ш.: Сегодня 1 тыс. куб. м газа на разведанных месторождениях Ямало-Ненецкого автономного округа стоит $2. На Ямале - $20. А на Штокмановском месторождении - $30-35. Как говорится, почувствуйте разницу. Вот почему Русское месторождение с извлекаемыми запасами около 1 млрд т нефти, разведанное в начале 70-х годов, все еще не введено в разработку. Денег, мол, не хватает. А больше у нас разведанных месторождений такого масштаба нет. Только массированная разведка дает успех, а мы за последние 10-12 лет приращиваем запасов меньше, чем добываем.
Может, формы собственности не дают развернуться?
Ю.Ш.: В начале 80-х годов, когда мы обсуждали две формы собственности - государственную и частную, я встречался с китайскими академиками, которые разрабатывали для Дэн Сяопина программы реформ. Я спросил: «Какие у вас формы собственности?» Они ответили: «Мы допустили все формы собственности, а лет через 20-30 узаконим те, что выживут». Тогда я поинтересовался: «А сколько же их у вас?» «Одиннадцать», - говорят.
Китайский «большой скачок»?
Ю.Ш.: Еще какой! Теперь они по всему миру бурят лучше и больше нас. И заметьте, делают это на своем оборудовании.
Что сегодня входит в задачи Союза нефтегазопромышленников России?
Ю.Ш.: Союзу более десяти лет. Сегодня он объединяет практически все нефтедобывающие, нефтеперерабатывающие, многие машиностроительные компании, геологоразведочные и геофизические организации, предприятия по реализации нефти и нефтепродуктов.
Союз защищает права и интересы своих членов через совершенствование законодательной базы деятельности топливно-энергетического комплекса, способствует привлечению в нефтегазовый комплекс иностранных инвестиций, участвует в разработке и реализации общегосударственных программ для обеспечения энергетической безопасности России, стимулирования нефтяной и газовой промышленности, отечественной науки. Кроме того, он оказывает содействие в совершенствовании системы управления федеральной собственностью в топливно-энергетическом комплексе страны.
Участники этого общественного объединения считают своими основными задачами на ближайшие годы создание условий для повышения эффективности функционирования нефтегазовой отрасли, придания ей социальной направленности.