Ю.К. Шафраник: «Глобальные энергетические изменения и Россия» (статья в журнале «Нефтяное хозяйство», май 2016 г.)

*Юрий Шафраник — председатель Совета Союза нефте*газо*промышленников России*

События последних 6-7 лет показали если еще не полностью сформировавшуюся, но, безусловно, уже новую энергетическую картину мира. Самым видимым, «лежащим на поверхности» свидетельством перемен стало превращение США из лидера потребления углеводородов в их крупнейшего производителя и серьезного экспортера, а Китай при этом стал главным потребителем этих ресурсов… Словно географические полюса поменялись местами.
Но главное заключается в том, что в энергетической сфере произошли коренные изменения на базе новых технологических прорывов, радикального технологического совершенствования на всех направлениях:

новые технологии разведки и добычи нефти и газа (в том числе добычи тяжелой нефти, и как одно из следствий — «сланцевая революция») привели к росту извлекаемых запасов, в результате чего на мировом рынке «диктат» производителя сменился «диктатом» потребителя углеводородов. (Кстати, с начала 2000-х эксперты Международного энергетического агентства не раз предсказывали, что пик мировой добычи нефти будет достигнут уже в ближайшие годы, после чего начнется спад. Как видим, жизнь опровергла этот прогноз.);

снижение затрат на производство возобновляемых источников энергии и забота о чистоте окружающей среды привели к сокращению потребности в ископаемом топливе;

рост производства СПГ и объемов его транспортировки сделал рынок природного газа мобильным и межрегиональным;

совершенствование технологий энергосбережения опровергло прогнозы постоянного роста энергопотребления;

обозначилась тенденция роста выпуска электромобилей (США, Европа, Китай), которая ведет к сокращению в городах транспорта на бензине и дизтопливе. В 2019 году Япония планирует начать полномасштабное промышленное освоение месторождения газовых гидратов.

Все эти факторы влияют — конечно, в разной степени — на характер отношений ведущих игроков энергетических рынков (как производителей, так и потребителей). Усложняются, например, отношения между США и Китаем или США и Саудовской Аравией (и между самим королевством и другими государствами Ближнего Востока). А также между США и Россией, США и Европой.

Я не говорю, что энергетика является важнее других причин складывающихся отношений. Но я уверен, что значение названных факторов будет нарастать, а под их воздействием формируется новая архитектура мировой экономики и новая карта мирового энергетического пространства. При этом, к сожалению, энергетика все чаще используется как инструмент политики, а политические интересы оказывают все большее влияние на характер развития энергетики.

Тем не менее, и в складывающихся непростых условиях взаимовыгодное энергетическое сотрудничество остаётся магистральным (единственным) путём решения проблем экономического развития и обеспечения энергетической безопасности как отдельных стран и регионов, так и в планетарном масштабе.

Обеспечение глобальной энергетической безопасности — это, прежде всего, надёжное и бесперебойное снабжение потребителей топливом и энергией в необходимых объёмах и требуемого качества по экономически приемлемым ценам.

По сути, речь идет о серьезнейшем вызове для всего человечества, и значение этого вызова особенно возросло с развёртыванием процессов глобализации и либерализации мировой экономики и энергетики.

Все факторы, формирующие новую карту энергетического пространства,тесносвязаны с глобальными факторами,генерирующими планетарную нестабильность.

В результате в мире не только обостряются существующие противоречия, но и разворачивается неустойчивое балансирование между:

глобализацией и регионализацией;

доминантой природных ресурсов и технологическими укладами их преобразования в конечный потребительский продукт;

завершением эпохи углеводородов и развитием инновационной возобновляемой энергетики;

развитием, ориентированным на рост потребления материальных благ, и развитием, обеспечивающим экологическую безопасность и более полное раскрытие человеческого потенциала.

Кроме того, на смену ресурсной глобализации приходит осознание необходимости региональной ресурсной обеспеченности или самодостаточности, то есть широкого использования новых технологий для освоения собственных нетрадиционных ресурсов. Тем самым энергетическое противостояние смещается в область новых технологий добычи и переработки сырья.
Отметим, что основная заслуга в этом процессе, безусловно, принадлежит Соединённым Штатам. В общем виде эта задача была провозглашена еще в 1973 г. президентом Ричардом Никсоном и прописана в ряде законодательных актов Америки, принятых в последней четверти прошлого века в ответ на энергетический кризис 1973-1974 гг.
(Arab Oil Embargo of 1973; Emergency Petroleum Allocation Act of 1973; Energy Policy and Conservation Act of 1975; Energy Conservation and Production Act, 1976; National Energy Conservation and Policy Act, PL 100-12; Comprehensive National Energy Strategy, 1998 идр.)
То, что мы наблюдаем в США с добычей нефти и газа из сланцевых пород и других плотных формаций и низкопроницаемых коллекторов, является закономерным результатом целенаправленных, скоординированных действий центральной и региональной власти, учитывающей общемировые тенденции, которые очевидны или только предсказаны. У этого «сланцевого чуда», можно сказать, две ноги: экономические условия и производственно-технологический потенциал. При этом именно создание благоприятных экономических условий послужило «толчковой ногой», детонатором для мощного «взрыва» технологического потенциала.
В определённой степени аналогичные процессы происходят и в Европейском Союзе, где наблюдается смена курса с энергодиалога между Россией и ЕС на ограничение зависимости энергодефицитных стран Европы от газовых поставок из России.
Отмечу также, что Россия и ЕС традиционно выступали взаимозависимыми партнёрами в области энергетики, а их экономики, нравится это кому-то или нет, фактически уже взаимоинтегрировались. Поэтому устойчивые, надёжные, предсказуемые, основанные на взаимном доверии отношения между Россией и ЕС в сфере энергетики являются важнейшим условием обеспечения энергетической безопасности всей Большой Европы. На выстраивание этих отношений ушли годы и годы кропотливой работы каждой из сторон. Был предложен и реализован уникальный механизм поиска взаимоприемлемых решений – Энергетический диалог РФ-ЕС, который с первых же дней стал важным инструментом обеспечения энергобезопасности на европейском континенте при соблюдении жизненно важных интересов как потребителей энергоресурсов, так и их производителей и экспортёров.
И если в целом в течение последних 20 лет основными направлениями стратегии энергобезопасности ЕС были развитие внутреннего энергетического рынка и рост энергоэффективности, увеличение национального производства возобновляемых видов энергии и диверсификация поставок энергоносителей, то в последние десять лет (после «первой российско-украинской газовой войны» 2006 г.) основной угрозой энергетической безопасности ЕС всё больше и больше стала считаться зависимость от поставок российских энергоресурсов, особенно природного газа.
После нового витка усиления напряженности в отношениях с Россией тезис о необходимости диверсификации поставок газа и снижения зависимости от России зазвучал ещё сильнее. Причем речь уже идет о трех стратегиях диверсификации: диверсификации импортных источников природного газа, диверсификации маршрутов поставок природного газа и диверсификации источников энергоресурсов как таковых. Подобная смена курса привела к политическому (не подкрепленному экономически) стимулированию диверсификации газоснабжения из нероссийских источников. Отсюда и диверсификация, и либерализация, и Третий энергопакет действуют как инструменты обеспечения энергобезопасности только самого Европейского Союза.

Что касается энергетических взаимоотношений России и США, то они определяются в первую очередь энергетическим потенциалом и соответствующей политикой Соединённых Штатов.
Так, ещё в 1990- гг. – начале 2000-х гг. и в самих Соединённых Штатах, и в Международном энергетическом агентстве считалось, что США в обозримой перспективе будут оставаться крупнейшим импортёром энергоресурсов.
Соответственно, США активно искали внешних партнёров в энергетической сфере. При этом Россия казалась им одним из основных партнёров. РФ нуждалась в американских технологиях, инвестициях, опыте менеджмента, а США – в российских энергоресурсах, особенно в нефти и газе, и российских рынках сбыта продукции американских производителей.
Сотрудничество стремительно развивалось. В 1990-е гг. американские компании принимали самое активное участие в реализации крупных инвестиционных нефтегазовых проектов на территории России («Сахалин-1», «Сахалин-2», КТК и др.) Американское правительство оказывало этим проектам всяческую политическую поддержку и считало их приоритетными. Непосредственно продвижением этих проектов занималась Комиссия Гор-Черномырдин, в которой и мне довелось работать. Дальше – больше. В мае 2001 г. состоялся саммит президентов США и Российской Федерации, одним из результатов которого стала инициатива формирования Энергетического диалога РФ — США, который был призван содействовать коммерческому сотрудничеству в энергетическом секторе, увеличивая взаимодействие между соответствующими компаниями двух стран в области разведки, производства, переработки, транспортировки и сбыта энергоносителей, а также в реализации совместных проектов, в том числе в третьих странах.
В том же 2001 г. была опубликована Белая книга «Партнёрство США и России: Новые времена, новые возможности», в которой излагалась позиция Конгресса США относительно энергетического сотрудничества с Россией. В этом документе прямо указывалось, что приоритетным направлением внешней политики США должно стать развитие российско-американского энергетического сотрудничества, поскольку таким образом США могут «уберечь себя от рисков неопределённости поставок энергоносителей и ненужной зависимости» [Партнёрство между США и Россией. Новые времена. Новые начинания/Под ред. Курта Уэлдлона, пер. на рус. AmericanForeignPolicyCouncil. Washington, D.C.: Franklin’sPrintingCompany, 2003].
Однако технологическое развитие США, их новые технологические прорывы буквально в одно десятилетие кардинально изменили ситуацию.И с разворачиванием «сланцевой революции» активность российско-американских отношений стала снижаться, началось фактическое свёртывание российско-американского энергетического диалога. Со сменой своих приоритетов США отодвинули энергетическое партнерство с Россией на задний план. Более того, кратное сокращение энергетических связей с Россией стало дополнительным фактором, подталкивающим правящую элиту США к обострению отношений с нашей страной по всем возможным направлениям.

Стратегические цели энергетической политики России предусматривают не только сохранение её позиций как крупнейшего поставщика энергоносителей на мировой рынок. Ставится задача качественно изменить характер присутствия России на этом рынке за счет диверсификации товарной структуры и направлений экспорта российских энергоресурсов, а также расширения присутствия российских энергетических компаний за рубежом. На достижение данных целей направлена и Энергетическая стратегия России на период до 2035 года. В проекте этого документа постулируется переход от экспортно-сырьевого к ресурсно-инновационному развитию экономики.
Учитывая качественные трансформации в энергетической сфере, связанные, в частности, с появлением новых ресурсов и игроков на мировом нефтегазовом рынке, мы стремимся укреплять стратегическое партнерство с ведущими производителями и потребителями энергоресурсов, а также со странами транзита. Поэтому, например, активно участвуем в интеграционных процессах стран АТР, что, кстати, подключает возможности этого региона к реализации программ экономического подъема Сибири и Дальнего Востока.

Что касается энергодефицитных стран индустриального мира, то они пойдут, скорее всего, по пути обеспечения региональной энергетической самодостаточности с использованием мер государственной политики — во многом внерыночными и внеэкономическими методами за счет дотирования производителей нового технологического оборудования и потребителей «новой» энергии. Так, Япония и Южная Корея уже ждут технологического прорыва в использовании газогидратов, ресурсы которых в прибрежных регионах этих стран сопоставимы с разведанными и предварительно оцененными запасами газа на суше и акваториях такого крупнейшего нефтегазового района, как полуостров Ямал. Эта ситуация, с одной стороны, объективно снижает потребность стран индустриально развитого мира в поставках энергоресурсов из традиционно энергоизбыточных регионов Ближнего Востока, Северной Африки, Центральной Азии и России. С другой стороны, эти регионы исторически развивались именно за счет сырьевого экспорта, и отсутствие спроса на данные ресурсы усиливает экономические противоречия между многими игроками энергетического рынка.

К сожалению, количественным оценкам плохо поддаются такие показатели потенциала развития стран и регионов, как инфраструктурная обеспеченность, духовно-культурные факторы, интеллектуальная роль человеческого капитала, социальная организация и ментальность общества. Но они явно присутствуют при определении возможностей и приоритетов энергетической политики.
Лига арабских государств с ее доминирующим углеводородным потенциалом проводит свою политику через ОПЕК. Квотируя объем добычи, эта организация пытается воздействовать на конъюнктуру мирового энергетического рынка. И это ей удавалось осуществлять, когда мир находился под угрозой (как оказалось, мнимой) тотального дефицита этого природного ресурса.
Ныне, как отмечалось выше, ресурсный фактор перестал быть определяющим. Доминирующим становится технологический фактор.
Страны Запада сегодня делают ставку на развитие собственной энергетической базы за счёт новых технологий добычи и переработки нетрадиционных энергоресурсов, совершенствования интеллектуальных энергоинформационных систем, поддержки малого и среднего бизнеса, венчурных форм создания нового производства товаров с высокой добавленной стоимостью. И этим обновлённым энергетическим потенциалом они пытаются закрепить в мире новый технологический уклад, отвечающий их коренным интересам.
Восточная Евразия, где сохраняется и достаточный природный энергетический ресурс, и спрос на него со стороны растущего населения Китая и Индии, тоже ищет новые потенциальные возможности своего развития.
Политико-экономические различия и предпочтения привели, в частности в энергетике, к блоковому противостоянию стан ОПЕК и стран, входящих в ОЭСР и МЭА. Значительные различия существуют и в организации основных энергетических структур (институтов). В странах Запада основу энергетического сектора составляют публичные (акционерные) компании, тогда как в таких странах, как Саудовская Аравия, Китай, Россия, а также в странах Центральной Азии продолжают доминировать национальные государственные компании.
Конечно, в условиях мирового рынка, на котором ведущую роль играют потребители, блоковое противостояние не является успешной формой международного сотрудничества. Требуются новые формы взаимоотношений, позволяющие сохранить интересы всех сторон и в то же время обеспечить концентрацию мировых интеллектуальных и финансовых ресурсов на решении насущных проблем человечества:

обеспечение всех жителей планеты достаточным и экономически приемлемым энергоснабжением;

поддержание требований ООН по устойчивому развитию и экологической эффективности энергетики.

Однако решение этих сложных задач затрудняется неконструктивными политическими актами стран Запада. В этой связи всеобщую озабоченность (непонимание и неприятие) вызывает проводимая ими за пределами своего региона политика «цветных революций» и локальных войн, «управляемого (?) хаоса», особенно в странах Ближнего Востока и Северной Африки, традиционно являющихся поставщиками нефти и газа в другие регионы.
Не способствует успешному решению отмеченных выше насущных проблем человечества и происходящий (фактически – произошедший) перелом в энергетической философии (осознание того, что в силу технологического развития энергетический дефицит человечеству не грозит, а наоборот, надвигается глобальный профицит энергоресурсов). Этот перелом привел к кардинальным изменениям политической ситуации в мире и переходу от политики международного энергетического сотрудничества к политике энергетической самодостаточности основных (или многих) стран-потребителей. Тем самым проблема глобальной энергетической безопасности явно отошла на второй план.
Ещё одним инструментом энергетической политики являются финансовые ресурсы. Именно они в ожидании растущего китайского спроса на энергоносители были использованы для накачки фьючерсного нефтяного рынка свободными деньгами. В частности, массовый наплыв финансовых ресурсов из богатых пенсионных фондов США на нефтяной рынок фьючерсов привел к резко возросшим ценам на нефть, а вслед за ней и на другие ресурсы. Это способствовало экономически рентабельному собственному производству углеводородов в США. А когда цена на нефть приблизилась в 2008 г. к 140 долл./баррель марки Brent, и это стало угрожать экономическим интересам потребителей в самих США, в действие были включены мощные финансовые регуляторы, ограничивающие ажиотажный рост нефтяных котировок.Но падение цен в 2009 г. вызвало опасение для проводимой американцами политики развития собственной энергетики, и действие регуляторов было приторможено, а цены вновь взлетели до 100-120 долл./баррель.
На уровне предкризисного 2008 года в мире сложились так называемые «равновесные цены на нефть», к которым мировая экономика вполне адаптировалась. Они устраивали и потребителей, и производителей, и отрасли альтернативной энергетики. Более того, эти достаточно высокие цены были просто необходимы для ведущих производителей и экспортёров нефти, поскольку бюджет данных стран напрямую зависит от поступления нефтедолларов. Но эти же цены обеспечивают значительные поступления и в бюджеты стран-потребителей энергоресурсов, поскольку в цене конечных нефтепродуктов (в большинстве из них) доля налогов, акцизов и различных сборов составляет от 40% до 60%.
100-110 долл./баррель, державшиеся несколько лет, обеспечивали нефтяные компании доходами, которые позволяли активно вести геологоразведку, развивать и применять новые технологии и определять инвестиционный цикл с лагом на 10-15 лет.
В этих ценах были заинтересованы также все, кто разрабатывал новые источники энергии. Ведь всплеск солнечной, ветровой и других видов энергии, возможность начать разработку нетрадиционных источников углеводородов возникли только благодаря высоким ценам на нефть.
В этих ценах были заинтересованы и те, кто занимается энергоэффективностью, энергосбережением, повышением эффективности использования ресурсов. Потому что если энергия дешёвая, то какой смысл вкладывать большие деньги ради повышения эффективности её использования?
Потому-то высокие цены и держались долго, что был баланс интересов.
Сейчас этот баланс нарушен. И вопрос заключается не в том, когда цены будут вновь высокими, а в том — когда сложится новый баланс интересов. Пока говорить об этом рано. Потому что сейчас, а также ещё несколько лет, будут эффективно работать те технологии и те инвестиции, которые были сделаны раньше, поскольку нефтегазовый комплекс и энергетика в целом очень инерционны. И последствия от их нынешнего недофинансирования скажутся только в будущем. Кстати, сейчас, когда США реально становятся экспортёрами нефти, не исключаю, что в новых, достаточно высоких, ценах заинтересованы и США.
И последнее, что хотел бы сказать о ценах. И в 2008-2009 гг. и в 2014-2015 гг., когда цены падали в 3 раза, общего изменения в мировом спросе на нефть не наблюдалось (спрос колебался в пределах 5% вокруг среднего значения в 91-92 млн баррелей/сутки). Причина в том, что колебания мировых цен определялись не соотношением спроса и предложения. И поведение ОПЕК никак не могло сказаться на ценовой конъюнктуре.
Определяющим на нынешнем этапе являются ожидания рыночных игроков, зависящие от финансового наполнения рынка и намерений его основных игроков — главным образом по поводу сохранения за собой соответствующей ниши на внутреннем и мировом рынке.

Несомненно, что нынешний энергетический и экономический кризис в России, обострившийся в 2014 г., начался не с падения цен на нефть, и даже не с киевского «майдана», а с экономического спада 2012 г.
Именно в 2012 г. прирост ВВП страны упал с 5% до 1%, в то время как нефтяные цены держались на достаточно высоком уровне ещё в течение почти двух лет. Причины этого – в эйфории российской власти и бизнеса от растущих нефтяных цен на протяжении более чем 12 лет, начиная с 2000 г. (даже несмотря на их обвал в 2008-2009 гг.) Российская энергетическая политика по-прежнему была сориентирована на сырьевой экспорт в Европу и на Восток без диверсификации его структуры. Никаких реформ по «выращиванию» ненефтяных секторов экономики не проводилось, да и в самом нефтегазовом секторе «проедались» прежде сделанные (разведанные) запасы.
И падение цен на нефть, и введение западных санкций начали действовать практически в одно и то же время, а именно в III квартале 2014 г., когда рост ВВП России впервые после 2009 г. ушёл в минус.
Падение нефтяных цен, начиная со II квартала 2014 г., усугубилось прекращением эйфории (теперь уже мировых инвесторов и спекулянтов) по поводу китайского спроса, который поддерживал нефтяные котировки. После прекращения высоких темпов роста китайской экономики, которое совпало во времени с прекращением, в силу циклического развития, 10-12-летнего подъёма мировой экономики в целом, деньги с нефтяного рынка ушли в другие сектора, и мировые цены на нефть «пошли на дно». Этот факт прогнозировался в работах нашего Института энергетической стратегии еще в 2011 г., но был проигнорирован отечественными компаниями, экономистами и финансистами.
Поэтому сегодня нам крайне важно четко скорректировать внутреннюю энергетическую политику для того:

чтобы активнее разрабатывать традиционные месторождения с использованием новых технологий разведки и добычи;
чтобы добиться в целом отраслевого технологического прорыва, касающегося в первую очередь развития нефтесервиса, производства и транспортировки СПГ, снижения операционных затрат на добычу углеводородов;
чтобы многолетние призывы к повышению эффективности освоения недр и деятельности самих компаний НГК обрели почву конкретных дел;
чтобы умело и гибко применять экономические механизмы развития отрасли (от обложения разумными налогами до создания предприятий на основе СРП);
чтобы насытить внутренний рынок нефтью, газом и электроэнергией по низким ценам, дающим реальный импульс к инвестиционной активности и выгодности глубокой переработки углеводородов вплоть до композиционных материалов и наноструктур.

Среди различных элементов внешней, в том числе энергетической политики особое место занимают санкции, вводимые против неугодных мировых игроков с целью либо изменить их поведение в свою пользу, либо препятствовать реализации их интересов.
Санкции отражают мнимое право одних диктовать другим свою волю даже вопреки собственным интересам. Именно финансовые и так называемые секторальные санкции, введенные США и Европейским союзом против России, заявленные как ответ на политику нашей страны по укреплению своей государственности, на самом деле отражают попытку остановить развитие РФ и её дальнейшую интеграцию в мировую экономику.Если не удалось сделать Россию сырьевым придатком Запада, то даже в ущерб собственным энергетическим интересам Европа под давлением США установила барьер на пути международного энергетического сотрудничества. Геополитические интересы Запада ставят заслон на пути проникновения российских энергопоставок в Европу, тем самым толкая ее к энергетической зависимости от США.
Да, секторальные санкции препятствуют поставкам в Россию нового оборудования и технологий для развития нефтегазовой промышленности, освоения глубоководного шельфа, разведки и добычи углеводородов в Арктике. Но эта угроза, при всей ее серьезности, может быть преодолена за счет активизации технической, технологической и промышленной политики страны, перехода от экспортно-сырьевого к ресурсно-инновационному развитию экономики, о необходимости которого говорилось и писалось неоднократно. Но главная опасность для России – это ограничение доступа к финансовым ресурсам Запада, что сдерживает инвестиционное развитие отечественной экономики и энергетики.
И хотя многие политики и бизнесмены, представители деловой элиты стран, введших санкции против России, хорошо понимают, что «российские» санкции не только угрожают бизнесу их стран, но и бесполезны с точки зрения достижения политических целей, санкции действуют, подрывая саму возможность международного энергетического сотрудничества.
В этих условиях вполне естественным является поворот России на Восток, укрепление сотрудничества с Китаем, Индией, Центральной Азией и другими странами ШОС. Важную роль такое сотрудничество должно сыграть и в реализации трёх крупнейших проектов на Евразийском континенте – Евразийского экономического союза, Шанхайской организации сотрудничества и китайского сухопутного проекта «Экономический пояс Великого шёлкового пути».
При этом особо хочу подчеркнуть, что разворот России на Восток, в частности, в сторону Китая, отнюдь не означает поворот России спиной к Западу. Россия и страны Запада, Евросоюза в особенности, традиционно выступали и выступают взаимозависимыми партнёрами в области экономики и энергетики. Просто точно так же, как Евросоюз, ратуя за укрепление своей энергетической безопасности, справедливо выступает за диверсификацию источников снабжения энергоресурсами, Россия должна – для обеспечения своей энергетической безопасности – принимать все необходимые меры в целях диверсификации экспортных потоков своих энергоносителей.
ШОС – это не стремление создать новую блоковую конструкцию в Евразии в пику НАТО и другим альянсам на Западе и Ближнем Востоке. ШОС, как и ЕАЭС, – это проект интеграции на принципах энергетической самодостаточности, взаимной экономической дополняемости.

В заключение хотел бы ещё раз сказать, что решение проблем и обеспечения энергетической безопасности, и устойчивого развития человечества невозможны без международного сотрудничества. В том числе в области энергосбережения, повышения энергоэффективности и развития соответствующих технологий, а также в области разработки новых технологий и материалов для возобновляемой энергетики и технологий аккумулирования энергии.
Но главное, конечно, заключается в том, чтобы карта мирового энергетического пространства впредь никоим образом не напоминала карту энергетического противоборства каких бы то ни было стран или коалиций.

http://www.oil-industry.ru/archive_detail.php?ID=10384

Статья в журнале «Нефтяное хозяйство», май 2016 г.

Прошлая новость Следующая новость