На главную

 

Переживут ли Россияне «удар по почкам»?

Сегодня Юрию ШАФРАНИКУ исполняется пятьдесят пять. Очередной юбилей нашего именитого земляка послужил поводом для откровенного разговора на серьезные темы. О нефти и газе, новых проектах, инвестиционном климате, капитализации компаний, вступлении в ВТО и, конечно же, о Тюмени. Несмотря на то, что первый тюменский губернатор вот уже почти полтора десятка лет живет в столице, он не мыслит себя без этого края. «Тюмень — моя родина, здесь мои корни, мои родители. С этой землей связано мое мироощущение», — вновь и вновь признается Юрий Константинович.

— Юрий Константинович, ни одно из ваших многочисленных интервью не обходится без упоминания о проектах. Похоже, это самый любимый термин экс-министра. С чего вдруг такая любовь к проектам?

— Россия исторически является страной великих проектов! Вспомните хотя бы Петра I. Мы не можем устойчиво развиваться и просто выживать вне этого. Да, при нынешней суперблагоприятной нефтяной конъюнктуре национальная экономика слегка взбодрилась. Но сравните два отрезка нашей недалекой истории. Кто знал о богом забытой Тюмени в 1965-м, когда она дала первые 30 тысяч тонн нефти? А в 1980-м, когда Тюмень добыла 400 миллионов тонн нефти и полтриллиона кубов газа, о ней говорил весь мир.

Атомный, космический проекты меркнут по сравнению с освоением Западной Сибири! Тысячи километров заново отстроенных дорог и линий электропередачи, десятки городов... Сделано это за какие-то 15 лет! Те же 15 лет минули с 1991 года. Посмотришь на территорию от Камчатки до Калининграда и поймешь, чего стоят разговоры о «подъеме». Два-пять процентов роста, которые дает инвестирование нефтяных доходов, — не подъем, а лишь малое оживление.

Я приведу несколько примеров, на этот раз зарубежных. Норвежцы за 30 лет массовой добычи углеводородов из простых рыбаков превратились в законодателей мод во многих технологических прорывных направлениях, развив за счет нефти целые отрасли промышленности. Еще 20 лет назад никто не верил, что некогда отсталые Арабские Эмираты смогут столь эффективно использовать нефтедоллары. Они не стали возводить для себя замки и дворцы, а открыли оффшорные зоны, построили отели. Здесь отдыхает весь мир! В Панаме же создали стабфонд, вложив деньги в облигации. И чем знаменита Панама, кроме построенного американцами канала? Мне думается, вкладывать бумаги в бумагу особого смысла нет. Деньги надо вкладывать в заводы, производства и прочие активы, риск потерять которые меньше, чем потерять бумагу. Вот и нам срочно требуются масштабные проекты, так необходимое всем нам мобилизующее чувство большого дела!

— В чем же проблема? Что мешает поднять подобные проекты?

— Не возьмусь сказать за всю Россию, но о родном ТЭКе скажу. Добыча нефти сосредоточена во введенных еще при советской власти районах Югры и Татарстана. Ситуация тут характеризуется одним словом: «стабилизация». А при плохой конъюнктуре возможно даже снижение добычи, обострение противоречий между увеличением внутреннего потребления и экспортом.

Чтобы нивелировать ухудшение качества сырьевой базы, нефтяным компаниям надлежит выходить в новые районы добычи. Из-за значительной удаленности от рынков сбыта и отсутствия инфраструктуры такие проекты, даже крупные, находятся на грани рентабельности. Все более очевидна необходимость участия государства в инвестициях, особенно в развитие инфраструктуры. Чистый бизнес-подход, ориентированный исключительно на коммерческую эффективность, здесь нежизнеспособен.

Кроме того, ни один из новых проектов в северных регионах мира, таких, как Норвегия, Гренландия, Ньюфаундленд, Юкон, Аляска, не осуществлялся в отрыве от социально-экономического развития территорий. Для привлечения частных инвестиций в аналогичные проекты с чрезвычайно длительными сроками окупаемости России предстоит создать гораздо более детальную нормативно-правовую базу, чем для большинства других секторов экономики. Как вариант решения проблемы — реализация подобных проектов в форме государственно-частного партнерства. А это один из самых сложных видов соглашений, что заключаются на нашей планете.

— Чего уж тогда говорить о непредсказуемой России, где государство порой ведет себя как слон в посудной лавке...

— Действительно, можно приводить десятки примеров, когда государство впрямую или косвенно через свои институты поступает жестоко, не по правилам. Можно назвать несколько госструктур, действующих в интересах определенного круга лиц. В борьбе с этим нужно поменьше стращать и хватать, а побольше управлять процессом через советы директоров, в которых сидят вполне конкретные чиновники. Но не все к этому готовы. О каком климате, способствующем развитию предпринимательских проектов, в таком случае может идти речь?

Контролировать, конечно, надо. Но важнее, чтобы госструктуры, чиновники и, главное, государственные компании действовали в интересах россиян, в интересах укрепления государства. А этого, к сожалению, не происходит. Значит, начинать надо с наладки государственной машины. Именно государство — ключевое звено в создании благоприятного инвестиционного климата. Ведь в мире никого особенно не защищают и ничего никому не гарантируют. Сама среда сигнализирует инвестору — стоит ему рисковать или нет. Снизить риски можно лишь тогда, когда все участники рынка, в том числе и государство, будут придерживаться единых правил игры.

— Но, согласитесь, инвестиционный климат в России стал мягче. Нефтедолларовые дожди пошли стране на пользу?

— В чем-то ситуация стала лучше, а в чем-то, наоборот, ухудшилась. И не стоит связывать улучшение климата с притоком нефтедолларов. Весь опыт говорит: ресурсы — далеко не главное. Во главу угла надо ставить проект, затем — наличие условий для его реализации, и лишь напоследок — финансы. Позволю себе экскурс в 1998 год, когда лопнул искусственно надутый финансовый пузырь. Те, кто занимался конкретным производством и четко представлял, как реализуются проекты, с жутью наблюдали за происходящим: деньги вкладывались в деньги, затем уже дутые деньги в дутые бумаги, а те опять в дутые деньги.

На Западе такое шоу не прошло бы без выявления виновных. Там неотвратимо наступает наказание. Люди или компании, засветившиеся в афере, уже никогда не смогли бы, как прежде, работать на рынке — ни на финансовом, ни на производственном. Ярчайший тому пример — рухнувший «Энрон». В России после 1998 года виноватых, к сожалению, не оказалось. Все посчитали себя пострадавшими.

Но даже в таком виде дефолт сослужил нам службу: производство, конкретные активы и проекты вышли на первое место как объект инвестиций. Вот только урок оказался одноразового действия. Минуло совсем немного времени, а о деньгах опять говорят как о цели и основном критерии эффективности того или иного проекта. Однако не будем о грустном. В стране появились люди, набравшиеся опыта, появилась потребность в инвестициях. Растет объем средств, направленных на прямые проекты. Но рост этот, по некоторым направлениям измеряющийся в кратных величинах, весьма невелик, ведь отсчитывается он почти от нуля!

— Что Вы называете «прямыми проектами»?

— Все, что угодно, требующее прямых вложений. Еще недавно от какой-нибудь небольшой западной компании, чаще всего организованной нашими соотечественниками, можно было услышать: «Мы вложили в российскую экономику 100 миллионов долларов». При этом они молчат, что за копейки приобрели нефтяной актив, созданный в Советском Союзе, прокачали нефть на Запад, заработали на этом 150 миллионов, а сотню, видишь ли, «вернули инвестициями». Весь вопрос: куда «вернулись» эти деньги? Как правило, пошли на покупку нефти, угля, металла для вывоза их из страны. Такие ресурсы не создают рабочих мест, не являются прямыми инвестициями в проект. Конечно, как говорят рыбаки, на безрыбье и рак рыба. После жуткого провала с инвестициями в недалеком прошлом и это хорошо.

Мы все еще не вернулись к некогда достигнутым показателям советских времен. В далеко не самое крупное объединение «Лангепаснефтегаз», которым я руководил, ежегодно вкладывали до полутора миллиардов долларов! Это были прямые инвестиции, называемые капвложениями. На эти деньги обустраивали промыслы, возводили города, прокладывали дороги, трубопроводы — появлялись реальные активы, кормящие нашу страну и полмира в придачу вот уже десятки лет.

— Сегодня страна прорабатывает целый ряд прорывных проектов. Только в нашем регионе готовятся к освоению Приполярного Урала и выходу на полуостров Ямал…

— Все это ̶ проекты, перешедшие к нам из прошлого века. Их могло быть значительно больше. Но этим надо заниматься. Во всем нужен программно-системный подход. Возьмите тот же «вымирающий» Дальний Восток. На базе колоссального проекта трубопровода Восточная Сибирь — Тихий океан должен быть совершенно другой, комплексный подход развития территории. На деле же, как было вдоль будущей трубы всего 30 разведанных месторождений, так и осталось. Многие функции растащены по разным органам, только экологические вопросы курируют четыре ведомства. А у семи нянек, как известно, дитя без глазу.

Мы нередко льем слезы по поводу нефтяной иглы. Но везде в мире промышленность оживала через заказы «нефтянки». Западные сервисные компании все свое оборудование обновляют в течение пяти лет, а у нас по 20 ̶ 30 лет работают на старых машинах. И гордятся этим! О какой тут эффективности, энерго- и ресурсосбережении, экологии и прорывных технологиях можно говорить?

— Однако Вы не станете отрицать, что капитализация российских компаний растет. Чего, например, стоит последнее IPO «Роснефти»?

— Это огромный шаг вперед. Но будем до конца искренними сами с собой. Как только начинаешь изучать заявления наших компаний о повышении капитализации и мерить их по меркам бизнеса, принятым на Западе, начинаются нестыковки. Для чего нужна капитализация? Для реализации проектов! Выпускаешь акции — привлекаешь деньги на проекты. Если ты этого не делаешь, то капитализация большого значения не имеет. Это лишь предмет беспокойства акционеров. Поэтому не следует фетишизировать этот показатель.

В России капитализация чаще нужна по другим причинам. Первый вариант: поднял капитализацию — дороже продал компанию. Кому? Иностранцам, конечно. Полагаю, это плохо. Наши активы слишком резво уходят за рубеж. Второй вариант: поднял капитализацию — привлек деньги, но куда вложил? До сего дня они шли на удовлетворение потребностей акционеров, узкого их круга, через выплату дивидендов. А вот когда не менее 90 процентов средств от размещенных ценных бумаг, в том числе и за рубежом, пойдет на конкретный проект — дорогу, порт, месторождение, завод, шахту, — тогда сдвинется дело. Но таких примеров крайне мало.

Уверен: будущее России именно в прямых проектах. Потому стоит задуматься о создании благоприятных условий в каждом из регионов. Ведь одно дело проект в Калининграде, и совсем другое — на Ямале. Там все иначе: инфраструктура, климат. Значит, требуется различное нормативно-законодательное обеспечение на региональном и федеральном уровнях. И лучше, если оно будет не разового действия, а долговременным, чтобы инвестор сумел загодя к нему подстроиться, распланировав свои шаги и поступки.

— Именно с вашим именем связывают практически все реформы в топливно-энергетическом комплексе. Будучи федеральным министром не тот путь выбрали для российского ТЭКа?

— В Минтопэнерго с 1993-го по 1996 год мы сформулировали идеологию реформирования ТЭКа — по угольной, нефтяной, газовой отраслям. Изначально речь шла о построении народного капитализма, миллионах акционеров. Многие элементы той концепции нам удалось оформить указами президента и постановлениями правительства. Немало сделали и по их реализации. По крайней мере, было понятно, куда и как идти. В нефтяной отрасли ставку сделали на создание крупных вертикально-интегрированных компаний, способных не только обеспечить потребности россиян, но и конкурировать на мировом рынке. Такие структуры имеют массу организационных, финансовых и технологических преимуществ по сравнению с тем, что представляла из себя нефтяная промышленность бывшего Союза, и, как показывает мировой опыт, наиболее соответствуют условиям рынка.

Наряду с этим должны были появиться тысячи акционерных обществ, которые за счет частного капитала разрабатывали бы малые и средние месторождения. Им предстояло создать крайне льготный режим для реанимации заброшенных нерентабельных скважин. Ну чем, скажем, плохо, если бы наш предприниматель свободные средства вкладывал в скважину или небольшой участок недр, а не вывозил их за границу? В США, где прописаны крупнейшие нефтяные компании мира, 52 (!) процента всей нефти добывают малые предприятия. Многие ушли из крупных компаний, пробурили две-три скважины и стали миллионерами. Пусть человек создает товарищество, работает семьей. Но для этого необходимо поменять все наше законодательство. Чем больше у нас будет частного сектора — в строительстве, бурении, ремонте, — тем лучше. Нечего тут опасаться. Как и в случае с общепитом, кафе, ресторанами, возникает здоровая конкуренция, растет качество, расширяется предложение, появляются новые рабочие места.

— Не за горами ВТО, которым кто только не пугает бедных россиян. Надо ли нам бояться прихода иностранцев в Россию?

— Безусловно, вступление в ВТО, используя боксерскую терминологию, серьезный удар по почкам. Вопрос в том, выдержим ли мы, сможем ли продолжать поединок? Нам обещают, что выдержим и даже выиграем в итоге. Но ведь многих из тех, кто обещает, на своих постах уже не будет, когда проявятся последствия этого шага. Да, интегрироваться надо. Мы не можем жить в изоляции. Нам нужны качественные услуги, товары, автомобили, самолеты. И если мы хотим, чтобы все это было российским, надо догонять, вертеться, потеть, но соответствовать достигнутому уровню. Плохо то, что никто из ответственных лиц так и не сказал: «Я считаю, по таким направлениям ситуация ухудшится, а по таким улучшится в такие сроки и при таких мерах с нашей стороны. А вы обязаны за два года сделать то и это».

Вывод напрашивается один. Такая огромная и своеобразная страна, как Россия, всегда поднималась за счет масштабных проектов. Последние 15 лет их у нас практически не было. У России нет будущего без мощного оживления экономики. Сегодня, как никогда, ощущается необходимость наступления инвестиционного бума. Однако настоящий инвестиционный прорыв невозможен без ведущей роли государства. Все условия для мощного рывка уже налицо: есть территории, которые необходимо поднимать, отрасли, которые необходимо развивать, производственные комплексы и технологии, которые необходимо создавать, люди, способные реализовать масштабные проекты, и, конечно, финансы, необходимые для всего этого. Дело за малым — решиться на первый шаг.

Андрей ФАТЕЕВ