Гигантские запасы нефти и газа ̶ благо ли это для России? Разумно ли мы ими распоряжаемся? Об этом размышляет председатель Совета Союза нефтегазопромышленников, глава Высшего горного совета России, председатель комитета ТПП по энергетической стратегии и развитию ТЭК Юрий Шафраник.
Российская газета: Есть критики, усматривающие в нынешней ситуации в стране симптомы «испанской болезни», когда открывшая Америку Испания завезла из новых колоний дешевое золото и перестала развиваться.
Юрий Шафраник: По ряду позиций ситуации действительно схожи. Испанцы малыми затратами заполучили огромное состояние, бросовое золото; у нас нефтяные сокровища, в общем, тоже практически «упали с неба», хотя нефть и газ, как любое сырье, ̶ это огромное, неоценимое и, кстати, невосполнимое благо. Вопрос лишь в том, как именно пользоваться этим благом. Насколько я помню, один из тезисов Рузвельта: страну надо оценивать не по богатству, которым она располагает, а по эффективности его использования, то есть, по конечному результату.
Так вот, с номинальным богатством все более или менее ясно, а вот с тем, как мы его используем для устойчивого развития экономики и повышения уровня жизни населения, есть вопросы. Пока же мы практически не используем опыт Норвегии, которая, кстати, добывает нефти больше всех в мире из расчета на душу населения. Не три тонны, как в России, а более сорока. За 30 лет с начала массовой нефтегазодобычи норвежцы стали законодателями во многих технологических прорывных направлениях, развили за счет этого многие другие отрасли промышленности.
Другой пример ̶ Объединенные Арабские Эмираты. 20 лет назад никто не верил, что они смогут эффективно использовать нефтедоллары. А они открыли офшорные зоны в стране, построили отели ̶ не замки или дворцы для себя, и все проекты приносят коммерческий успех. Ни одна соседняя арабская страна так эффективно не использовала данные им нефть и газ, как ОАЭ. В Панаме вот тоже создали стабфонд, но деньги-то вложили в облигации. А мне думается, что большого смысла «вкладывать бумаги в бумагу» нет, вкладывать надо в активы ̶ заводы, компании, производство, риск потерять которые меньше, чем потерять бумагу.
Мы же сейчас практически не развиваем новые технологические элементы, в других отраслях экономики от заказов нефтегазового сектора оживление малое. Два-пять процентов роста, которые дает инвестирование нефтяных доходов, ̶ это не подъем, а лишь малое оживление.
РГ: С каких практических шагов можно было бы начать путь к эффективному использованию нефтегазовых денег в самой отрасли и в экономике в целом?
Шафраник: Полагаю, что, продолжая структурную реформу нефтегазовой отрасли, следует приступить к решительному выведению сервисных подразделений, всех непрофильных активов из компаний и включить их в работу на конкурентной основе. Если крупные нефтегазовые компании, конечно, должны пребывать под большим государственным контролем, в том числе через нормативные акты, налоги, то в сервисных блоках ̶ строительстве, бурении, ремонте ̶ чем больше будет частного сектора, тем лучше. Нечего тут опасаться. Как и в случае с общепитом (кафе, ресторанами), прежде всего возникает здоровая конкуренция, растет качество, расширяется предложение, появляются новые рабочие места.
Сейчас нефтяные компании невольно строят свою экономику так, что сервисные вопросы у них закрыты тоннами добытой нефти, а главной целью работы становится получение прибыли через наращивание объемов добычи. Только когда сервис оторван от добычи, выведен из компании, он становится дорогим и, соответственно, качественным, ведь тогда и оборудование заказывается другого уровня, и используются новейшие технологии, идет рост зарплаты. В применении к «нефтянке» становится наконец понятно, что же и где заказывается из оборудования.
Во всем мире промышленность оживала через заказы «нефтянки», но не самой по себе, а в первую очередь через заказы сервисного сектора. Кроме того, более быстрый цикл обновления оборудования в сервисных фирмах в итоге работает на всю экономику. Западные компании обновляют свое оборудование в течение пяти лет, а у нас по 20 лет работают на старых машинах. О какой тут эффективности, энерго- и ресурсосбережении, экологии можно говорить.
Между тем объемы добычи нефти и газа в России в ближайшее время характеризуются словом «стабилизация», а при плохой конъюнктуре возможно даже снижение добычи, обострение противоречия между увеличением внутреннего потребления и экспортом. Если начнут снижаться объемы добычи, станет ясно, что готовых новых проектов в России, которые могли бы поправить эту тенденцию, явно недостаточно.
РГ: Какими инструментами обладает государство, чтобы стимулировать или даже заставить компании выделить сервис в самостоятельное предприятие ̶ не только организационно, но и юридически?
Шафраник: Государство в крупнейших компаниях, таких, как Газпром, Роснефть, является главным акционером, то есть, само вполне может принять решение о структурной реформе. А частный ЛУКОЙЛ уже пошел по этому пути ̶ структурно обособил свой сектор бурения и строительства, создав буровую компанию «Евразия». Я считаю, что государство имеет все права ̶ политические, социальные, юридические ̶ на все активы, созданные в 90-е годы и ранее. Рычагов влияния у государства множество, базовые законы для этого есть давно, нужны лишь механизмы реализации прав и практические действия.
РГ: А есть ли зарубежные примеры, когда государство, монопольно владеющее нефтяным сектором, фактически само себе устроило бы конкурентную среду, вывело бы сервис и так далее?
Шафраник: Норвегия монопольно владела всем нефтегазовым сектором, по первым разрабатываемым проектам привлекали западных инвесторов, правда, сразу установив жесткие требования, квоты на производство оборудования в стране. Таким образом, сначала возникало зарубежное предприятие, потом совместное, а потом уже только норвежское. Так государство сознательно через свое влияние, но с помощью рыночных механизмов, не только построило эффективную отрасль, но и оживило всю экономику. Кроме того, как только у Норвегии запасы нефти и газа стали истощаться, правительство распорядилось продавать акции государственного концерна «Статойл», привлекая деньги на новые проекты не из своего аналога нашего Стабфонда, а за рубежом.
Мы же в 1995 году качнулись в другую сторону и сейчас, с 10-летним опозданием, вернулись к созданию национальной нефтяной компании «Роснефть». Думаю, что это объективный процесс. Государство структурные вещи в целом делает сейчас верно, но с отставанием. Уже пять лет держатся хорошие цены на нефть, но это не будет вечно. Нам нужны не сами цены, а рабочие места, новые технологии и, конечно, проекты, проекты и еще раз проекты. Если же на эти проекты тратятся средства Стабфонда, значит, в стране нет инвестиционного климата. А на деньги из всероссийской «кубышки» надо либо, как Норвегия, приобретать активы за рубежом, либо вкладывать в инфраструктуру. Если сейчас 95 процентов средств, выделяемых на геологоразведку, идет из бюджета, это, к сожалению, симптом нулевого инвестиционного климата.
РГ: Государственное начало во многих ресурсодобывающих странах сейчас явно переживает ренессанс. Целый ряд таких государств национализировал нефтегазовый сектор, что вызывает явное неудовольствие и противодействие Запада. Есть ли основания и России опасаться такого «наезда»?
Шафраник: Моя группа («Союзнефтегаз». ̶ Прим. ред.) делает проекты в разных странах. Тенденции усиления национального начала в сырьевом секторе ̶ это общие тенденции. Говорить о какой-то антироссийской ноте в этой интриге неправильно. Насколько я понимаю, западные компании нуждаются, прежде всего, в том, чтобы Россия лет на десять вперед определилась с политикой в нефтегазовых проектах; им нужны предсказуемость и понятные тенденции поведения. Напомню, что все огромные компании на Западе по своей природе публичны, в них заложены капиталы миллионов людей через пенсионные фонды. Когда мы прижимаем такую компанию, то должны понимать, что затрагиваем интересы сотен тысяч акционеров, а политики по закону обязаны защищать интересы публичных компаний. У нас же публичных компаний по большому счету пока еще нет.
В ТЭК все проекты долгосрочные. Поэтому, когда государство определилось с линией, а потом ее изменило, не важно, в какую сторону, ̶ это пагубно и для самих проектов, и для отношений с компаниями. Надо просто вовремя определиться: а нужны ли нам эти проекты. Если государство, скажем, говорит иностранным инвесторам: «Буду вас пускать не на СРП, а на подряд», все поймут и примут эту точку зрения. Хотя я бы лично мелкий бизнес пустил, особенно не раздумывая, на любых условиях, а стратегические проекты, конечно, после принятия политического решения, усовершенствовав должным образом налоговую систему.
РГ: Вы только что провели в Махачкале расширенное заседание Высшего горного совета с участием полпреда в Южном федеральном округе Дмитрия Козака. Какие впечатления, итоги, выводы?
Шафраник: Выводы очевидны. Минерально-сырьевой комплекс России нуждается в немедленном импульсе для своего развития. Нефть и газ сейчас, в общем, на пределе своего роста, газовый комплекс нуждается в развитии. На заседании мы рассмотрели доклады профильных министерств, проанализировав предварительно состояние сырьевого сектора экономики региона. ЮФО, где проживает около 15 процентов населения России, обладает колоссальным потенциалом ̶ от портов и зон отдыха до сырьевых запасов. Азербайджан ̶ сосед региона, с добычи газа в 9 млрд кубометров и 12 млн тонн нефти в начале 1990-х сейчас увеличил добычу примерно двое, Туркмения ̶ с 37 до 70 млрд., а в ЮФО добыча нефти осталась на уровне 14, хотя потенциал огромный.
На совещании с понятной гордостью было объявлено, что по сравнению с 200 млн рублей в 2004 году в этом в геологоразведку вложено втрое больше. Это отлично, но 95 процентов этих денег ̶ из федерального бюджета. Частный сектор не хочет вкладывать денег, потому что условия для этого не созданы.
Мы сейчас разрабатываем проекты в Сирии, Ливане, не самых мирных странах, но там идет инвестиционный процесс, бурим там уже третью скважину. Но если мы не вкладываем и не бурим на юге страны, значит, условия еще не те. Возможно, юг пугает еще кое-кого из инвесторов эхом старой войны, но оно ведь значительно стабильнее, чем в Сирии.
Сейчас подвергаются критике, зачастую правомерной, сахалинские проекты. Государство утеряло контроль над ними и даже просто диалог с операторами в течение длительного периода. Если бы с 1996 года государство целенаправленно вело работу с инвестором, полагаю, большинство проблем решалось бы, включая изменение структуры вложений, доли проектов, переданной российским компаниям, в частности Газпрому. Но худо-бедно в «Сахалин-1 и 2», а также в Харьягу вложено 20 млрд долларов. Развитие шельфа Каспия в России, который гораздо перспективнее азербайджанского, требует же 10 млрд. Мы обязаны были создать условия, чтобы российские компании вкладывали деньги в эту отрасль.
Надо брать пример с соседей. Тот же Азербайджан, хоть его запасы и меньше, разрабатывает недра. Добыча нефти должна и может вырасти в два раза, к нам придут деньги, будут рабочие места, люди будут заняты. А у нас, кроме ЛУКОЙЛа пока никто каспийский шельф не разрабатывает. Причем работать там должны не государственные средства, а частные инвестиции. Последний год в ЮФО многое ожило, но в сырьевом аспекте нужны другие, более динамичные меры.
В Астрахани работает Газпром, ЛУКОЙЛ ̶ в Волгограде и на Каспии, Роснефть ̶ в Туапсе, но это очень мало для ЮФО. На юге месторождения уже выработаны, там не будет открытий крупных месторождений нефти. Крупным компаниям и возиться-то не стоит, выплывает главнейшая задача ̶ второй вектор развития региона ̶ создание тысяч малых и средних предприятий. Они должны работать в крайне льготном режиме, потому что будут заниматься нерентабельными скважинами.
Пусть человек создает товарищество, разрабатывает с семьей. А на шельфе хоть в национальном режиме, хоть с СРП, но 10 млрд надо вкладывать немедленно. По сравнению с Сахалином Каспий более благоприятен для разработки ̶ там нет льдов, трубы, развита инфраструктура, есть трудовой ресурс, меньшие глубины.
Нужен системный комплексный подход к развитию. Мы по итогам заседания собрали международные, федеральные, региональные проекты, чтобы стало понятно, что надо разрабатывать в первую очередь.
Полагаю, нужно создать нечто вроде директората по нефти и газу в ЮФО с делегированием туда большинства полномочий по разведке, контролю за недропользованием, аукционной передаче тех или иных участков. И главный вектор развития ̶ тысячи малых предприятий, тогда и исчезнет бич экономического развития Юга ̶ клановость.
РГ: Может быть, проблема в нашей традиционно низкой деловой культуре? И кто займется истощенными месторождениями?
Шафраник: Полагаю, что все же главное ̶ целеполагание.
В энергетике, например, частично созданы условия для появления новых несистемных генерирующих мощностей, но лишь на корпоративном уровне. Пусть РАО ЕЭС совершенствуется, но почему минэкономразвития не создать агентство под Юг, к примеру, где 50 процентов нехватки электроэнергии?
Недра же ̶ национальное достояние, государство по активам технологическим имеет все права, если компания не работает на каком-то участке, его изъять и на аукционе передать. Надо понять, что государство имеет права на собственность и активы, созданные до 1990-х, но необходимо провозгласить: новая собственность священна. Если ее 20 лет не трогать, то инвесторы начнут бурение даже в самых рисковых местах. В США многие ушли из больших компаний, пробурили две-три скважины и стали миллионерами. У них был риск пробурить или разориться, но риска не подать газ в систему не было.
А утверждение, что у нас не хватает деловой культуры, спорно ̶ нельзя себя принижать, ведь мы создали огромную отрасль промышленности.
РГ: Кто ответит за составление комплекса?
Шафраник: Нужен программно-системный комплексный подход.
Дальний Восток: на базе колоссального проекта ВСТО должен быть совершенно другой подход к развитию. На совещании в правительстве недавно были озвучены цифры: в полосе 1000 км вдоль будущей трубы как было, так и осталось всего 30 разведанных месторождений, не открыто ни одного нового. Полной программы геологоразведки в этой полосе нет. Надо вложить 15 млрд в геологоразведку. Нет графика ввода новых месторождений. Так и под развитие Дальнего Востока, полагаю, следует создать отдельный орган с достаточной автономией и полномочиями. Создать директорат по разработке проектов, все функции должны быть у Минэкономразвития. Сейчас же многие функции растащены по разным органам ̶ экологическими вопросами занимаются 3 ̶ 4 ведомства.
РГ: Ваш прогноз по ценам на нефть и бензин?
Шафраник: В бюджете заложена цена ̶ 60 долларов за баррель. Цены на нефть и продукты нефтепереработки уже не будут низкими. Но считать, что нефтепродуктов и газа в мире не хватает, нельзя. Их достаточно, просто здесь играют роль географический фактор и напряженность на Ближнем Востоке как главном энергетическом центре. Это подогревает цены. Надо помнить, что цены очень долго были низкими. И их повышение естественно, ведь компаниям, добывающим нефть, надо вкладывать деньги в развитие. Самые больше цены на нефтепродукты были в 1979 ̶ 1983 годах, в перерасчете на современные цифры они составляли 75 долларов за баррель. Я бы считал, что 60 долларов, заложенные в бюджете, ̶ это очень оптимистично. Мы наши проекты в компании считаем исходя из цены 35 ̶ 40 долларов. Конечно, если будет политическое обострение на Ближнем Востоке, цены будут держаться. Если Ирак начнет добычу и не будет войны, возможно даже снижение.
Беседовали корр. ИТАР-ТАСС Елена Карьгина и Алексей Кравченко, специально для «Российской газеты».