Вызовы времени и адекватные ответы нефтегазового сектора России

Процесс реформирования нефтегазового сектора (НГС), в пе­риод с начала 90-х гг. по настоящее время, можно с определенной долей условности разделить на три основных этапа. До 1996 г. зак­ладывались базовые законодательные основы реформирования (разработка законодательства в сфере недропользования — ведь именно тогда был принят ныне действующий закон РФ «О не­драх»), определялись подходы к реструктуризации сектора и опре­делению роли государства — в тот период государственная нефтя­ная компания «Роснефть» сохраняла в своих руках значительную часть активов сектора, осуществлялись шаги по созданию верти­кально-интегрированных нефтяных компаний (ВИНК) и прово­дились первые конкурсы на право пользования недрами. На сле­дующем этапе (в 1996—2000 гг.) основной акцент был сделан на приватизации активов сектора и на формировании частных ком­паний; причем уход государства из собственности никак не был компенсирован усилением внимания к вопросам эффективного использования запасов углеводородов (право собственности на которые сохранилось в руках государства). Третий этап — начиная с 2000 года — период бесконечных попыток найти золотую сере­дину между сложившейся олигархической моделью собственнос­ти на основные активы нефтегазового сектора и требованиями государства как собственника недр, в их общественно-ориентиро­ванном освоении и использовании (здесь и бесконечные проверки недропользователей, и претензии по неуплате налогов, и отдель­ные попытки пересмотра итогов приватизации). Однако, несмотря на все это в настоящее время наблюдается все увеличивающийся разрыв между необходимостью изменений в регулировании сек­тора и принимаемыми властью решениями.

Все отмеченное выше происходит на фоне того, что энергети­ческий мир становится все более многополярным — усиливается роль Индии и Китая, сохраняется доминирующая роль США в формировании спроса на энергоресурсы, более гибкой становится политика стран-членов ОПЕК. В этих условиях значимой и важной становится балансирующая роль таких стран, как Россия и неко­торых других независимых производителей нефти. Сколь долго Рос­сия сможет сохранять свой «полюс»? Этот «полюс» — не только и не столько наличие ресурсной базы, сколько возможность доста­точно быстрого реагирования на изменение ситуации на внешних рынках. В 2001—2004 гг. роль России как одного из независимых игроков на внешних рынках нефти значительно повысилась имен­но в силу этой особенности. Среди объяснений — и правильно выбранное направление реформирования нефтегазового сектора, и колоссальный накопленный производственно-технический и ре­сурсный потенциал, которые позволили обеспечить определенную стабильность и устойчивость в развитии целого ряда отраслей про­мышленности, социальную стабильность в обществе. Современное место НГС России в мире показано на рис. 1.

Отличительной особенностью развития НГС России в 90-е годы было преимущественное использование ранее созданного производственно-технического потенциала. Интенсификация вве­денных ранее месторождений, а также вовлечение в разработку спутниковых месторождений позволили нефтяным компаниям су­щественно снизить издержки на добычу нефти и в полной мере использовать те преимущества, которые предоставила благопри­ятная внешнеэкономическая конъюнктура.

Наличие ранее введенных и подготовленных запасов в сочета­нии с неэффективной схемой государственного регулирования не создало у российских нефтяных компаний в 90-е годы заинтересованности в реализации новых проектов, расположенных в новых районах и на новых горизонтах в более сложных географи­ческих и природно-климатических условиях.

Анализ ситуации в нефтяной промышленности России пока­зывает, что возможности поступательного развития нефтяной про­мышленности за счет ранее введенных в разработку проектов близ­ки к исчерпанию.

Заложенный еще в годы советской власти потенциал развития нефтегазового комплекса достиг своего предела: запасы месторож­дений истощаются, основные фонды изнашиваются, заметных улуч­шений в инвестиционной сфере не наблюдается, а нефтегазовые ресурсы — национальное достояние государства — используются неэффективно, зачастую в ущерб интересам значительной части общества. Все эти факторы создают реальную угрозу будущим экономическим достижениям России. Причем, это проблема не дале­кой перспективы, а ближайших трех — максимум пяти лет.

Сейчас основой для развития отечественного НГС является Энергетическая стратегия (ЭС) (рис. 2).

Рис. 2

Не случайно, что Энергетическая стратегия все меньше и мень­ше соответствует реалиям функционирования и развития сектора. Данный документ требует если не доработки, то, по крайней мере, дальнейшего развития. Например, себестоимость добычи на дей­ствующих газовых месторождениях Надым-Пур-Тазовского рай­она сегодня составляет 2-3 долл./тыс. м³ (на устье скважины), на соседнем, вводимом Заполярном месторождении — уже 10—12 долл., на Ямале — будет не менее 30—35 долларов.

Последние цифры заставляют совершенно по-другому оце­нить экономический блок Энергетической стратегии, по-ново­му взглянуть и на проблему необходимости сжижения газа Яма­ла, и привлечения газа наших соседей из Средней Азии. По мнению профессора А. Некрасова темп намеченных изменений в ЭС задан очень высокий и может быть выдержан только при сохранении благоприятных условий на мировом энергетическом рынке в течение достаточно длительного периода и реализации быстрых структурных изменений в российской экономике. Таким образом, на нефтегазовый сектор России воздействует ряд внешних и внутренних факторов (вызовов) (рис. 3), от адекват­ного ответа на которые будет зависеть эффективность функци­онирования НГС.

Рис. 3

Опередила ли Россия СССР?

Ответ однозначный: нет, пока догоняем. Причем догоняем на основе использования того производственно-технического по­тенциала, который создавался в СССР. Насколько адекватны мы тем вызовам и изменениям, которые имеют место в мире и России (рис. 3, 4)? Не адекватны, если судить по высказываниям отдель­ных представителей крупнейших российских ВИНК. Один из них на энергетическом саммите Россия — США в Санкт-Петербурге в 2003 г. заявил, что главной проблемой для его компании являет­ся экспорт. Рост экспорта происходил за счет интенсификации использования ранее созданных активов.

В конце 80-х Россия добывала 570 млн т нефти, а экспортиро­вала 110 млн т. При этом мировая цена на нефть составляла по­рядка 17 долларов за баррель. Сегодня Россия добывает 460 млн т и отправляет на экспорт более 300 млн т, а средняя мировая цена на нефть более 50 долларов за баррель. Очевидно, что и экспорт нефти и доходы от экспорта нефти сегодня значительно увеличились по сравнению с 1988—1990 гг.

В то же время, этот же руководитель высказал точку зрения, что в России запасов нефти более чем достаточно (по крайней мере, у той компании, которую он возглавляет). Это весьма спорное заяв­ление: ведь ресурсы углеводородов постепенно убывают и воспол­нить их удастся не за один год, потому что на ввод месторождения уходит не менее 5—7 лет. С 1990 по 2005 г. была вынужденная пауза в освоении по-настоящему новых залежей, а не тех, которые вво­дились в разработку рядом с действующими. Уже уверенно мож­но говорить, что с 2006 г. добыча в лучшем случае будет неизмен­ной. В газовой отрасли та же картина — новые запасы не подго­товлены, месторождения не вводятся. Поэтому, снижение добычи будет более жестким по сравнению с тем, что могла бы выдержать экономика России. То же и по прокачке газа: последние 15 лет не делалось ничего серьезного для того, чтобы газовые артерии могли поддерживать прежние объемы транспортировки, не говоря уже об их увеличении. Это грозит ограничением добычи, в том числе и для независимых производителей. Фактически возможности НГС близки к своему пределу — и по запасам, и по степени изношенности элементов основного капитала (рис. 4).

Рис. 4

Во всем мире в нефтегазодобыче идет последовательное сни­жение издержек и затрат. И у нас, на первый взгляд, все здесь выглядит вполне достойно (рис. 5). Однако опытный руково­дитель без обиняков скажет, что наше снижение издержек на фоне последних лет в большей степени искусственно. В первую очередь это связано с тем, что к началу 90-х была создана колоссальная производственно-техническая база, опираясь на которую и удается поддерживать желаемую динамику показа­телей текущих издержек. Это — не более чем иллюзия (снижение текущих издержек происходит на фоне роста физического из­носа фондов и этому есть предел, который уже не за горами). Если ее вовремя не осознать и не принять меры, то она обер­нется не просто проблемой 2007 года (как ее обозначил вице-президент ОАО «Лукойл» Л. Федун), а настоящей катастрофой. Поэтому возникает вполне закономерный вопрос — могут ли наши нефтегазовые гиганты справиться с грядущими про­блемами? Автор полагает, что нет — наши компании в оди­ночку, без активного и целенаправленного взаимодействия с государством, с этими проблемами справиться, увы, не в со­стоянии.

Рис. 5

Чем наши компании отличаются от американских?

На том же саммите РФ — США аналитик инвестиционного банка Морган Стэнли (MorganStanley) так сформулировал ответ на этот мой вопрос: «Американские компании национально ори­ентированные, а российские, кроме государственных, — нет». Дей­ствительно, акционерный капитал западных компаний нацио­нален по своей структуре, их владельцами являются (через сис­тему специализированных институциональных инвесторов) мил­лионы акционеров (включая и пенсионные фонды с накоплени­ями на миллиарды и десятки миллиардов долларов).

Какую, например, долю в ВР имеет возглавляющий компанию Джон Браун? У него меньше десятой доли процента! А самые круп­ные владельцы (их 867) — это институциональные инвесторы, преж­де всего, пенсионные фонды (рис. 6). Самый большой пенсионный фонд имеет 3,5% акций ВР. Если Джон Браун примет непроду­манное решение, представитель фонда на годовом собрании может предложить акционерам прекратить его полномочия. Предположим, что ВР завтра поменяет регистрацию и осядет в Москве, чьей она будет компанией — российской? Да нет, по капиталу она так и останется англо-американской. Ряд российских ВИНК трудно на­звать национальными компаниями. Например, если собственник такой российской ВИНК «пропишется» в Лондоне, то она авто­матически станет английской, потому что акционерный капитал принадлежит лично ему. И тогда придется применить чрезвычай­ные меры, чтобы ресурсы этой компании остались в России.

Рис. 6

Поэтому структуру собственности в ряде российских компа­ний можно назвать олигархической, личностной. Структура соб­ственности определяет и мотивацию, и направленность прини­маемых на уровне компании решений — ей соответствуют все действия менеджеров подобных компаний. Олигархический ка­питал стремится извлечь максимальную прибыль и практически не вкладывает ресурсы в развитие. Он влияет на выгодное ему изменение законов, плодит коррупцию и так далее.

Соответственно, наши компании по-разному используют недра (рис. 7). У Башнефти, Татнефти, ЛУКОЙЛа, Сургутнефтегаза, Рос­нефти — меньшая доля простаивающих скважин. У других — доля простаивающих скважин и дебит эксплуатируемых в два-три раза

выше, что говорит о получении сверхдоходов и о слабом регулиро­вании и контроле государством эффективности использования недр. Стоит отметить малую долю в объемах добычи неинтегрированных компаний. В начале 1990-х гг. на базе госсобственности задумывалось создание крупных ВИНК («от скважины до бензоколонки»), что и было реализовано. Но я, будучи министром топлива и энерге­тики, считал, что 51% акций ВИНК надо оставить в госсобственно­сти на длительное время. И лишь после того, как у властей созреет понимание, что делать в дальнейшем с ВИНК, находящимися под госконтролем, разбираться с каждой компанией по отдельности.

Рис. 7

На базе достаточно революционного по тем временам закона «О недрах» и прямых инвестиций в новые месторождения заду­мываюсь создать новую нефтяную «поросль», которая должна была бы работать в сугубо рыночной среде. И положительный эффект был достигнут. Доля добычи нефти малыми и средними незави­симыми компаниями к концу 90-х годов достигла от общего объе­ма добычи нефти в России 12%. Однако к 2000г. структура НГС стала практически монопольной (особенно с учетом региональных рамок деятельности отдельных компаний). И прежний взлет малого и среднего бизнеса теперь сходит на нет (рис. 8). Сейчас его доля в добыче нефти составляет всего 5%.

Рис. 8

Эта тенденция не отвечает ни политической задаче — созда­нию среднего класса, ни экономической — направить энергию больших компаний на международные энергетические рынки, на освоение новых ресурсов в других странах, иначе все разговоры об интеграции в мировое сообщество так и останутся разговора­ми. А малый и средний бизнес мог бы заполнять нишу, высво­бождаемую ВИНК в России.

Противостоять отмеченной выше особенности формирования структуры собственности в НГС России и связанными с ней по­следствиями поведения компаний возможно только через:

- усиление реальной роли государства в распоряжении при­надлежащим ему ресурсным потенциалом недр;

- исключение возможностей и шансов избирательного при­менения норм и правил, регламентирующих деятельность компаний.

В случае продвижения по данным направлениям, с одной сто­роны, будут увеличены инвестиции в подготовку запасов углево­дородов и в их более рациональное освоение и разработку и, с другой стороны, будет создано пространство для деятельности инновационно-ориентированных и венчурных компаний, обес­печивающих реальное снижение издержек.

Инвестиций явно недостаточно

Несмотря на то, что суммарные инвестиции в нефтяной сек­тор росли в последние годы, - их явно недостаточно. К тому же они разные по величине у разных компаний (рис. 9). По нашей оценке, в 2004 г. они достигли 12 млрд долл., а надо - как мини­мум 25-30 млрд долл.

Рис. 9

Например, в начале 1980-х гг. геологоразведка доказала нали­чие больших запасов углеводородов в Юрубчено-Тахомской зоне в Эвенкии. Согласно провозглашенной в 2000 г. программе ее освоения, в этом году должны были добыть 3 млн т, в 2008 г. — 8 млн т. Однако в 2000 г. извлекли 40 тыс. т. и в текущем году будет тот же объем. А ведь эту программу расписала компания, которая три года назад являлась самой капитализированной в России. Вполне правомерен вопрос: если ты стоил 30 млрд долл., то кто тебе мешал эмитировать своих акций на 3 млрд долл. и вложить эти средства в Юрубчено-Тахомскую зону? Или из до­ходов от нефти взять 3 млрд долл. и инвестировать?

Другой пример — менее капиталоемкий Уватский проект в Тюменской области. Он реализуется с 1993 г. и только сейчас немного продвинулся. Инфраструктура региона вполне подготов­лена для освоения данного проекта, это не Ванкор на севере Крас­ноярского края (к реализации последнего готовится Роснефть), где нет ни централизованного энергоснабжения, ни проложен­ных трубопроводов. Система эшелонирования новых проектов могла бы иметь вид, показанный на рис. 10.

Рис. 10

Новые проекты должны получить межгосударственный статус (шельф, Каспий, Сахалин), федеральный (Ямал, Восточная Си­бирь) или региональный (Уватский проект, левобережье Оби). Но готовы ли к инвестициям в них наши финансовые институты?

Готовы ли они вкладывать в инфраструктуру и стимулировать разработку новых проектов? А правовые рамки и социальные аспекты, все ли здесь осмысленно и продуманно? Непаханое поле деятельности — поиск соинвесторов и доступ к передовым техно­логиям, взаимодействие с государством и компенсация больших рисков (при освоении той же Юрубчено-Тахомской зоны), учет интересов регионов.

И главный вывод — готовность к освоению таких проектов — минимальная.

Как перейти на инновационный путь?

Рациональная стратегия развития отечественного НГС долж­на сделать приоритетными инвестиции и инновации (рис. 11).

Новая парадигма развития: инвестиции и инновации

Рис. 11

Новая парадигма исходит из того, что современный минерально-сырьевой сектор должен стать одним из факторов повышения научно-технического уровня всей российской экономики

Надо четко себе уяснить: именно через эти механизмы и воз­можно развитие. При этом, инновации я предлагаю рассматри­вать не в аспекте внедрения чего-то нового (оборудования и тех­нологий), а как комплекс государственных мер, позволяющих че­рез НГС оживлять и поднимать смежные отрасли, переходить на наукоемкий путь развития (рис. 12). В сегодняшней модели разви­тия ресурсы (нефть и газ) и капитал — российские, а технологии, сервис, кадры (в ТНК-ВР работает уже 3 тыс. специалистов из-за рубежа) — иностранные. Безусловно, это сырьевой путь развития. У нас есть отечественные технологии, оборудование, сервис и специалисты. Все это необходимо рационально совместить. Но не хватает скоординированного стремления к организации эффек­тивной деятельности в подобном направлении (а также и про­фессионализма в принятии решений). Был и есть единственно верный и возможный подход к реализации подобных решений — формирование эффективной системы технического регулирова­ния и обеспечение ее тесной взаимосвязи с процедурами фор­мирования и мониторинга условий пользования участками недр. Государство как собственник недр имеет на это полное право!

Выбор модели инновационного развития

Рис. 12

Уже сейчас НГС, хотя он и так достаточно технологичен, мог бы «поглотить» с пользой для дела любые сверхсовременные тех­нологии. К сожалению, в машиностроительном секторе дела у нас весьма плохи. Если бы мне в 1989 г., когда я был гендиректором Лангепаснефтегаза, будущей «дочки» ЛУКОЙЛа, кто-то сказал, что китайские буровые станки скоро станут лучше продукции Уралмаша, я бы себе представить этого не мог. Ведь тогда вКитае не было приличных станков, а Уралмаш таковые уже производил. Сейчас же от Узбекистана до Алжира компании заказывают бу­ровые бригады с китайскими станками, а то и бригады, укомп­лектованные китайскими специалистами бурового дела! Теперь китайские буровые станки стали конкурентнее уралмашевских и уж явно — дешевле, а российский нефтегазовый сервис пережи­вает не лучшие времена.

Нефтегазовый сервис важен не сам по себе. Это серьезный ресурс для государства в деле улучшения ситуации в экономике. Это инструмент снижения затрат нефтяников, полигон для при­менения новых технологий и оборудования и механизм разреше­ния дилеммы — сырьевая страна Россия или нет. Через сервис возможно и необходимо направить финансовые ресурсы нефтега­зового сектора на инвестиции в другие отрасли, чтобы Россия стала зарабатывать не только и не столько на нефтегазодобы­че, но и на технологиях и оборудовании.

Что же делать?

Основное направление изменений состоит — пусть это звучит несколько странно — в восстановлении государственного сувере­нитета в вопросах недропользования. Как правило, суверенитет — это ведь не только независимость, сколько реализация тех воз­можностей, которые она предоставляет для достижения тех или иных целей. Поэтому необходимо движение по пути последова­тельного и поступательного формирования процедур и подходов к реализации долгосрочных общественных интересов в развитии НГС страны.

Такое движение не имеет ничего общего с формированием упрощенных и неэффективных подходов — таких, как всеобщая уравниловка при введении налога на добычу полезных ископа­емых.

Именно укрепление олигархического капитала заставило вла­сти перейти к упрощенной, фискальной системе взимания нало­гов (рис. 13). О развитии говорить уже не приходится, бессмыс­ленно в чем-то обвинять как руководителей, так и собственников компаний. А все потому, что примитивные фискальные методы не способствуют снижению затрат и повышению эффективности работы. А монополизм, утвердившийся в секторе, работает в сторону завышения затрат. Это, конечно, парадокс.

Рис. 13

В то же время, гибкая система налогообложения, внедре­ние которой принесет массу выгод государству, возможна толь­ко при учете условий разработки каждого месторождения. Но без формирования современных процедур технического регу­лирования обеспечить опенку издержек и, следовательно, ре­ально допустимой базы налогообложения для нового проекта невозможно.

Во-вторых, до сих пор регулирование природопользования осуществлялось, исходя из идей 1992—94 гг. (рис. 14): лицензион­ный принцип, совместное ведение федерального центра и регио­нов. Сейчас же мы скатываемся к замене конкурсов аукционами, к обороту прав на пользование недрами, уже отменен второй, ре­гиональный «ключ». Считал и считаю, что законодательство должно меняться эволюционно. Кроме того, главное здесь не закон, а механизмы его исполнения. Мы уже шесть лет рассуждаем о но­вом законе «О недрах» и не создаем механизмов реализации в целом дееспособного «старого» закона «О недрах».

Рис. 14

Будучи в Норвежском Нефтяном Директорате попросил объяс­нить принципы предоставления прав на пользование участками недр. Оказывается, Директорат вправе выдать лицензию одному юридическому лицу, но за всю свою историю он этого ни разу не сделал. Лицензии выдаются консорциуму не менее чем из трех компаний. Почему? Потому что в триумвирате разработчиков месторождения одна компания становится оператором, а осталь­ные две являются не только участниками, но и «контролерами» — тщательно следят за исполнением бюджета освоения и разработ­ки месторождения.

Поэтому, убежден, что для эффективного природопользования в рамках ныне действующего закона о недрах главное — механиз­мы реализации тех или иных прав (рис. 15). Следует отметить, что в двух российских регионах — Татарии и ХМАО были разработа­ны фрагменты эффективных механизмов природопользования. Однако, в рамках кампании приведения регионального законода­тельства в соответствие с федеральным действие данных регио­нальных законов и регламентов прекращено!

Я — за государственное влияние в отрасли. Ведь бизнес всегда развивается, достигая собственных целей за счет других. Сейчас государство вместо того, чтобы влиять или регулировать, скатыва­ется к примитивному прямому управлению собственностью в НГС.

Рис. 15

На мой взгляд, для разрешения кризиса неэффективной сис­темы государственного регулирования должны быть предприня­ты шаги и меры, приведенные на рис. 16.

Рис.16

К сожалению, в НГС сейчас ощущается недостаток коорди­нирующего и управляющего государственного влияния. И дело здесь не в людях, а в системе, в структуре управления, которую мы так выстроили. Ответы на вызовы со стороны государства преж­де всего состоят в гибкости и адекватности мер регулирования (рис. 17), а ответы на вызовы со стороны НГС — это повышение эффективности производства и выход на новые рынки (рис. 18).

Рис.17

Рис. 18

Вывод: только партнерство государства и бизнеса позволит НГС адекватно отвечать на современные динамичные вызовы.

Кто передовик на постсоветском пространстве?

К сожалению, среди отечественных ВИНК. сколько не говори и не бей себя в грудь, нет таких, которые могли бы быть отнесены к транснациональным. Все они находятся в самом начале вхожде­ния на международные рынки и добычи углеводородов и услуг с этим связанных. Наиболее продвинутым и последовательным в стремлении стать транснациональной компанией является ОАО «Лукойл», который планомерно наращивает зарубежные нефте­газовые активы (но пока доля зарубежных активов очень невели­ка и не превышает нескольких процентных пунктов).

В то же время развитие нефтегазового сектора на постсоветс­ком пространстве отличается существенно большим динамизмом.

Стоит задуматься над тем, что и в Казахстане, и в Узбекиста­не, и в Азербайджане прямых инвестиций в НГС на тонну добы­чи и на душу населения больше, чем у нас. В 1991 г. Россия добыла 643 млрд м³ газа, в 2004 г. — 634 млрд м³. А Казахстан добывал 8

Рис.19

млрд м³, а сейчас — 20. Узбекистан — соответственно 42 и 60 млрд м³. В тяжелейших условиях они наращивали добычу газа (рис. 19).

Россия в 1991 г. добыла 462 млн т нефти, в 2004 г. - 459 млн т. А Казахстан — 27 и 59 млн т соответственно, в ближайшие два-три года его добыча дойдет до 80 млн т. Азербайджан поднял свою добычу с 8 до 16 млн т (рис. 20).

Учитывая эти тенденции, выгода продвижения российских компаний не только на Запад, но и в СНГ вполне очевидна. На­бирает силу нефтегазовая промышленность Казахстана, Азербай­джана, Туркмении и Узбекистана. Себестоимость добычи в этих странах значительно ниже, чем во многих районах России, и в ближайшие годы они могут стать главными конкурентами на­шей страны на мировом рынке нефти и газа, особенно в Европе.

Рис.20

В этой ситуации самым разумным решением было бы напра­вить российские инвестиции в нефтегазовую промышленность Казахстана, Азербайджана, Туркмении и Узбекистана. Доля рос­сийских нефтяных компаний в добыче нефти и газа в этих стра­нах должна составлять не менее 30%. Это позволит не только перейти от конкуренции к партнерству на мировом рынке не­фти и газа, но и решить геополитические задачи, стоящие пе­ред Россией.

А в России на повестку дня выдвигается новая — преодолевающая инерцию 90-х годов, взаимно согласованная — политика государства и нефтегазового бизнеса. Реализация предлагаемого подхода требует не только ряда целенаправленных дер как системы. Сами эти меры могут быть разработаны и приняты лишь в условиях нового общественного климата, создаваемого консолидацией усилий власти, бизнеса и науки. Застрельщиком должен выступить отечественный бизнес и, прежде всего, крупный бизнес, который уже в состоянии жить не сиюминутными интересами, а стратегической перспективной развития. В этом и состоит его историческая миссия, отказ от выполнения которой дискредитирует все российское бизнес-сообщество в глазах народа.

Только партнерство государства и бизнеса позволит НГС адекватно отвечать на современные динамичные вызовы.

Об авторе

ШАФРАНИК Юрий Константинович - коренной сибиряк, 1952 года рождения. Окончил два факультета Тюменского индустриального института. Имеет специальности инженер-электрик по автоматике и телемеханике и горный инженер по технологии и комплексной механизации разработки нефтяных и газовых месторождений. Кандидат экономических наук.

Профессиональный путь нефтяника прошел от слесаря на Самотлорском нефтяном месторождении до Министра топлива и энергетики России.

С 1974 по 1980 год работал на различных инженерных должностях в крупнейшем в Советском Союзе производственном объединении «Нижневартовскнефтегаз».

В 1980 году назначен во вновь созданное предприятие «Урьевнефть», которому было поручено освоение месторождений нового Лангепасского нефтегазового района в Ханты-Мансийском автономном округе. Организатор и создатель производственного объединения «Лангепаснефтегаз», в котором в 1987 году назначен генеральным директором и которое стало основой для создания одной из первых вертикально-интегрированных нефтяных компаний «Лукойл». За 10 лет работы Шафраника в этом нефтедобывающем районе добыча нефти возросла с нуля до 30 млн. тонн в год.

Прошел хорошую политическую школу.

В 1990 году на альтернативной основе избран Председателем Тюменского областного Совета народных депутатов. В сентябре 1991 года Указом Президента Российской Федерации назначен Главой администрации Тюменской области. Один из зачинателей формирования и развития рыночных отношений в недропользовании. Являлся инициатором и активным разработчиком Закона РФ «О недрах».

С 1993 года - Министр топлива и энергетики Российской Федерации. Принимал непосредственное участие в формировании абсолютно новых для России структур - вертикально интегрированных компаний в нефтяной промышленности

В результате прямых альтернативных выборов Ю.К. Шафра­ник в 1993—1995 гг. был избран в Совет Федерации Российской Федерации от Ханты-Мансийского автономного округа.

С 1997 года занимается бизнесом. Из разрозненных структур Ю.К. Шафранику удалось сформировать эффективно работаю­щую «Центральную топливную компанию» — крупнейшего опе­ратора по производству и реализации нефтепродуктов на рынке Московского региона.

С 2001 года Шафраник работает в Межгосударственной не­фтяной компании «СоюзНефтеГаз», которая является ядром ин­вестиционно-финансовой группы. За прошедший период груп­пе удалось подготовить и реализовать ряд инвестиционных про­ектов в Восточной Сибири, Колумбии, Алжире, Узбекистане, Сирии.

Ю.К. Шафраник является председателем Высшего Горного Совета России, избран председателем Совета Союза нефтегазопромышленников России, председателем Комитета Торгово-про­мышленной палаты России по энергетической стратегии и раз­витию топливно-энергетического комплекса.

Награжден орденами «Дружбы народов» (1988), Почета (2000), медалями. Лауреат Премии Правительства Российской Феде­рации (1999).