‒ Как бы Вы описали отношения РФ и ЕС. Насколько санкции на самом деле вредят России?
‒ Я бы осветил эту тему с иной стороны. Во-первых, надо точно оценить, каковы были предшествующие тенденции. В 90-е годы мы переживали большую беду ‒ развал великого государства: по нам это очень сильно ударило и политически, и экономически. Но если брать 2000-е, то при любых обострениях отношений и спорах с Западом все оппоненты могут подписаться под фразой: «Россия последовательно интегрировалась в мировые политические и экономические институты». Процесс проходил в диапазоне от туриндустрии до инвестиций в Европу и европейских инвестиций в Россию. Мы, правда, считали недостаточной динамику этой тенденции: шли многолетние дискуссии по поводу виз и по другим вопросам. На наш взгляд, дело тормозилось Европой. И всё-таки интеграция проходила довольно последовательно, включая вступление России в ВТО.
И вот на этом фоне ‒ санкции. Рассматривать лишь нанесённый ими вред России, значит, упрощать вопрос и проблему. Санкции, прежде всего, политически и экономически ударили по нашим взаимным отношениям, по интеграционному процессу. Как гражданин России я уверен, что 90% процентов населения страны считают, что Европа должна ответить самой себе: она сознательно хотела прекратить интеграцию России во все сферы международной деятельности или нет? Потому что в России эти санкции восприняли, как серьезный удар ‒ прежде всего политический.
Если Европа хотела прервать интеграционный процесс, то, считай, задача выполнена. Но в таких случаях на протяжении всей российской истории страна начинает мобилизовываться. Причем за исключением татаро-монгольского нашествия опасность для России всегда шла со стороны Европы. И эта «фантомная боль» закрепилась в наших генах, что особенно вспоминается сейчас, в год 70-летия разгрома
фашистской Германии. Обостряется память о 30 миллионах погибших советских граждан, а Россия ‒ правопреемница СССР.
Из моей родной сибирской деревни на войну ушли 600 человек. 280 из них погибли, а из вернувшихся многие были калеками. Мой дед погиб под Харьковом, а дядя ‒ в Запорожье. И заметное сейчас непонимание этой исторической переплетенности судеб граждан России и Украины ‒ либо злой умысел, либо духовная и моральная деградация…
Что касается санкций, то они заметно скажутся в конце 2015-го, в 2016-м и дальше. Пока они не очень сильно отразились на состоянии нашей экономики.
‒ ЕС отменил многие, в том числе энергетические проекты с Россией. Чего ожидать теперь?
‒ Россия жила, живет и будет жить. Будет, как я уже сказал, мобилизовываться. Конечно, при этом есть опасность отступления от ряда демократических процедур, вхождения в определенный изоляционизм. Безусловно, абсолютное большинство у нас этого не желает, но жизнь может заставить.
Что касается ожиданий, то тут важно понять суть уже развивающегося, но ещё никак не осмысленного Европой процесса. Очевидно, что в российско-европейских отношениях доминантными должны стать отношения российско-германские с учетом трагического опыта мировых войн XX века и широкого распространения крайнего национализма в XXI. Это обязывает к чрезвычайно ответственным отношениям.
‒ Какие стратегические проекты Россия должна теперь развивать?
‒ Они все определены. И будут обязательно реализовываться, хотя сроки могут корректироваться. Разрабатывается давно обсуждаемый, как я называю, Восточный вектор, т.е. осуществляется энергетическая политика, ориентированная на Азию. Китай за последние 15 лет в 5 раз увеличил потребление газа. При том что поднялся в добыче угля с 1 млрд тонн до 3,5 миллиардов. Уверенно могу сказать, что этот тренд продолжится, хотя и не в таком темпе. К 30-му году Китай наверняка выйдет на потребление 600 млрд кубов газа. То есть, он в ближайшие годы превысит объемы потребления газа в Европе. Но не только Китай интересен как потребитель. Морская доставка сжиженного природного газа позволит значительно расширить рынок. Япония и Южная Корея уже сегодня покупают СПГ (кстати, Япония дольше всех была против санкций и сохранила договоренности, касающиеся шельфовых проектов).
Теперь Европа. Дело с «Южным потоком» зашло в тупик. Меня много раз спрашивали на Западе про 3-й энергопакет. И я в свою очередь спрашивал: «Вы что хотите в Европе? Вам нужен 3-й энергопакет или много газа, который будет дешевле?» ЕС превратил этот «пакетный» инструмент в фетиш. При этом Америка как снизила 3 года назад в 2 с лишним раза цену на газ для промышленного потребления, так и держит её ‒ 100 долларов за тысячу кубов, а в Европе ‒ больше 200 долларов. Сейчас нефть «упала» и цена газа снизится. Но цена ‒ субстанция пульсирующая, колеблющаяся. И нефть обязательно поднимется если не к 100 долларам за баррель, так к 80-ти.
Европе надо опасаться американского вхождения в её энергетические рынки (войдут ‒ не выйдут). И опасаться Китая, т.к. он огромный потребитель и, главное, огромный товарный производитель. Именно в Китай уходит затухающее европейское производство. (Кстати, мы получаем деньги в Европе, а тратим их в Китае.)
И ещё у Европы две задачи. Первая ‒ брать углеводороды у других поставщиков (их немного, при этом Катар то поставлял большие объемы газа, но как только цена на него в Японии поднялась ‒ сразу «убежал», сократив европейские поставки на 25 млрд кубов в год). Кто закрыл брешь? Только Россия. Она является для Европы стабилизирующим фактором.
Вторая задача Европы ‒ выход на Ближний Восток. Тут важно рассматривать Ирак и Иран как будущих главных поставщиков углеводородов.
‒ Как долго цена нефти будет низкой?
‒ Институт энергетической стратегии, где я являюсь председателем Совета директоров, давно ориентирует экономику и бизнес на 80 долларов за баррель. Думаю, к 70-ти вернемся в этом году, а в 2016-м баррель будет стоить между 70 и 85. Но возможны варианты: нефть сейчас сильно зависит от состояния финансовой системы; запущены огромные деньги в экономику Америки и Европы. Деньги будут закачиваться и впредь… Чем больше денег, тем выше цена нефти. Я не могу предсказать, как поведут себя финансы.
‒ Будет ли вопрос Украины «картой», которую Россия намерена разыгрывать и впредь?
‒ Когда восточноевропейские страны стали принимать в НАТО, это был серьезный выпад против России. На протяжении 300 лет она получала угрозы со стороны Запада. Развязанные им войны унесли десятки миллионов жизней ‒ невосполнимые потери для государства. И вот натовцы добрались до Украины. Зазвучали суетливые декларации «вступим ‒ примем ‒ вступим». России необходимо быть абсолютно уверенной в том, что Украина в НАТО никогда не вольется (это недопустимо и в русле соглашений, связанных с роспуском Варшавского договора). Вот за что Европа должна была недавно голосовать двумя руками. На наш взгляд, «карта» была на её стороне. А России невольно, тяжело, с издержками, драматически пришлось перехватывать эту «карту», учитывая волеизъявление части народа.
Нет у нас и энергетической «карты». Когда я был министром топлива и энергетики, мы подписали с Украиной массу соответствующих официальных соглашений. Украинская сторона не выполнила ни одного обязательства, касающегося интеграции труб, транзита, цен… Конечно, и Россия была виновата, занимаясь попустительством «ради дружбы и стабильности на Украине». Но все обернулось плохо, и потому возникли «Южный поток», «Турецкий поток». Не от хорошей жизни огромные деньги омертвляются.
А в целом здесь первая проигравшая сторона по определению ‒ Украина, Россия ‒ вторая, третья ‒ Европа (отказывается от труб непонятно с какого резона). А в выигрыше остается Китай. В геостратегическом плане бенефициар этого обострения ‒ Китай.